Дело о навязанной свадьбе.
Часть первая.
Возвращение адвоката
Госпожа Кари Дартови (из ТЕХ САМЫХ Дартови!) запнулась об оконную раму. Рама хранилась у меня в качестве напоминания, почему не стоит больше пить. Она стояла у стены рядом с дверью, но места там было маловато, и её край чуть-чуть выступал за косяк. Имей госпожа обыкновение смотреть под ноги, она бы её не задела. Но разве та, чья родословная длинней Великого Торгового Пути, опустит голову? Правильно, потому и споткнулась. Рама загрохотала, а госпожа Кари с истинно аристократическим достоинством выругалась:
- Тухлые мощи!
Я тактично сделала вид, что ничего не слышала. Чтобы переступить порог моей скромной конторы, госпоже Кари пришлось много испытать. Для начала её карета застряла на повороте на нашу улицу. Ничего удивительного, наша улица непривычна к каретам: она ведёт к морю, к грузовым пристаням, и ездят по ней в основном тяжёлые, запряжённые быками, подводы. За годы образовались колеи такой глубины, что после дождя в них можно было утонуть. А нынешней ночью прошёл отменный ливень, и, конечно же, притаившаяся под слоем жидкой грязи вымоина не преминула схватить залётный экипаж за колесо.
И вообще, каретам место в пригородах, среди богатых особняков, прячущихся в густых деревьях. Деревья – это важно: жильё, укрытое ветвями, не сразу разглядишь с воздуха, что бесценно при налётах рейфов. Отсюда высокие налоги на зелёные насаждения. В Элджении количество деревьев, окружающих дом, является показателем достатка. Скажем, здесь, в центре, не найти ни одного куста – бедняцкий район. Тут изначально были откровенные трущобы, но ещё до моего рождения их уничтожил пожар, возникший во время последнего Сбора. Это могло пойти на пользу городу, но тут из катакомб, куда они удрали при первых звуках стрел прежде всего остального населения, вылезли члены муниципального совета и запричитали про полное отсутствие средств на фоне причинённого рейфами ущерба. В результате центр зарос трёх и четырёхэтажными домами из дешёвого песчаника, кривыми, косыми, лепящимися друг к другу точно ласточкины гнёзда. Внутри они делились на маленькие клетушки – ну вылитые муравейники. По сути это были те же трущобы, просто ставшие выше. Засевшая в луже бордовая с белыми занавесочками карета смотрелась на их фоне странно, если не сказать - дико.
Но Дартови не пасуют перед трудностями. Со своего второго этажа я видела, как госпожа Кари решительно распахнула дверь, подобрала полы строгого тёмно-синего платья стоимостью в целую рощу и с помощью кучера достигла сухого участка. Потом она оставила кучера возиться с каретой, а сама пошла пешком, хотя я готова была спорить, что для неё подобный способ передвижения также непривычен, как для меня, например, хождение на руках.
А теперь она ещё и расцарапала туфлю.
- Присаживайтесь, - буркнула я, указав на стул для клиентов. Извиняться за раму я не собиралась.
Госпоже Кари стул не понравился. Ну да, я приобрела его на дешёвой распродаже, и что? Он был облезлый, но вполне крепкий. Такой же, как остальные предметы обстановки моей конторы. И моей спальни, если уж на то пошло, но, к счастью, дверь туда я успела притворить, иначе, боюсь, клиентка разочаровалась бы окончательно. Впрочем, её очарование или разочарование не имело значения: раз уж госпожа Кари Дартови добралась до конторы Бан Бар-Шеви, значит, другие адвокаты ей отказали.
Так что госпожа Кари ещё раз продемонстрировала самообладание двадцати пяти поколений Дартови (говорят, их семья хранит память о десяти Сборах - вот как давно они топчут землю) и села на этот проклятый стул. И даже почти непринуждённо откинулась на спинку.
- Что ж, - сказала она, - думаю, вы догадываетесь, какое дело привело меня к вам, госпожа Бан.
- Разумеется, госпожа Кари, - ответила я ей в тон. – Весь город в курсе вашего дела. Четыреста.
Одна тонко выщипанная бровь приподнялась, изломившись ровно посередине.
- Четыреста? Сами братья Марески запрашивают не больше ста лий, а они лучшие адвокаты в стране.
- И при этом они не взялись за ваше дело, - усмехнулась я, - а я возьмусь. И не за серебряные лии, а за золотые талеры. За четыреста полновесных золотых талеров.
- Ну и отчего же я выложу такую несусветную сумму? - Серо-стальные глаза взирали на меня с ледяным спокойствием.
Я мило улыбнулась.
- Конечно оттого, что ваше дело безнадежно. Ваш сынок, госпожа Кари, целый год возился с маленькой Лоттой, дочкой этого дешёвого болтуна Ла-Нови из Рабочей Партии. Хуже того, он на всех углах начинял любые свободные уши живописными рассказами о том, как макал своё перо в её чернильницу. А теперь девка беременна, и любой судья, не глядя, решит дело в её пользу. Ни фамилия, ни семейные деньги вас не отмажут. Готовьтесь к принудительному браку, госпожа Кари. Малышка Лотти не примет отступных, ибо по закону её будущий ребёнок после свадьбы станет наследником наравне с вашим единственным сыном. Сколько там у Дартови лежит в банках Хоффа и у нас? Пять миллионов или шесть? Можете уже сегодня разделить эту сумму пополам.
Неподвижностью лица госпожа Кари могла бы сейчас соперничать с рейфом (поверьте, я сталкивалась с одной из этих тварей и знаю, о чём говорю).
- Наёмные головорезы обошлись бы вам дешевле, - сказала я лишь для того, чтобы развеять повисшую тишину, - но, боюсь, в данной ситуации будет столь очевидно, кто и почему их подрядил, что и расследования никакого проводить не станут.
- Я дам тысячу, - наконец промолвила госпожа Кари с великолепной невозмутимостью. – Золотом. Но только если вы полностью избавите меня от притязаний семейки Ла-Нови. В противном случае получите стандартный гонорар среднего адвоката: пятьдесят серебром.
- Договорились, - согласилась я. – И ещё за вами все накладные расходы - они, кстати, будут велики. И мне понадобится карета, - я хмыкнула, - не обязательно та, что месит лужу на улице, можно попроще, но она должна быть полностью закрытой, чтобы никто не мог увидеть, кто внутри.
Госпожа Кари подписала два экземпляра контракта и поднялась. Она сняла с пояса синий замшевый кошелёк и положила на стол.
- На первое время, - коротко пояснила она. – Карету я пришлю. С кучером?
Я отмахнулась.
- Сама управлюсь. – Чем меньше людей будет участвовать в моей затее, тем лучше.
Госпожа Кари кивнула. И тут её аристократическая броня дала трещинку – тоненькую, как волосок младенца, но достаточную, чтобы сквозь неё протиснулся вопрос:
- Госпожа Бан, неужели вы, честно, рассчитываете выиграть это дело?
- Нет, - абсолютно правдиво ответила я, - я рассчитываю выиграть это дело нечестно.
Слово Дартови твердо – ближе к вечеру наша улица была потрясена видом ещё одной кареты, уже второй за день. Эта оказалась больше размером и лакировано-черная. Если бы не начищенные бронзовые накладки на дверях, её можно было бы спутать с катафалком. Думаю, госпожа Кари реквизировала её у своего распутного отпрыска. Кучер с лёгким поклоном вручил мне вожжи упитанного гнедого мула, вскочил на второго мула, приведённого в поводу, и ускакал, не оглядываясь.
Я взобралась на козлы. Я не всегда ютилась в трущобах, перебиваясь ведением мелких тяжб - три года назад у меня была своя карета. И свой дом, укрытый садом, и отличная практика - тогда имя Бан Бар-Шеви не сходило со страниц газет. Но случился шторм, и судно «Гордость Элджении» пошло на дно в двух милях от берега, а вместе с ним на дно пошли те, кто был мне дороже жизни: муж и брат со своей женой и двумя дочками, моими обожаемыми племянницами. С тех пор я ни разу не взглянула на море. И ни разу не была трезвой после полудня. Не осталось ни дома, ни практики, ни репутации… да что там – ещё чуть-чуть, и не осталось бы меня самой, я спохватилась на самом краю… И поняла, что хватит терять. Настала пора возвращать свою жизнь.
При себе у меня было запечатанное письмо и синий замшевый кошелёк, половину монет из которого я вынула и убрала в потайной карман нижней юбки. Похудевший кошелёк вместе с письмом я завезла в кабак Дака Квонти - весь квартал сдавал ему на хранение ценные вещи. Квонти был человеком кристальной честности и славился феноменальной силищей, ни один громила в городе не рискнул бы вломиться в его заведение.
- Дак, - сказала я, - ты ведь знаешь, где посольство Хоффа? Отнесёшь туда этот конверт, если я не объявлюсь до завтрашнего утра?
Квонти кивнул, и я знала: он исполнит всё в точности.
Следующим адресом была одна небольшая типография. Официально в ней шлёпали газеты, листовки для мелких оппозиционеров, афиши и всё такое. Неофициально знающий человек мог разжиться тут любым документом из любого мира, чей прогресс достиг уровня печатного станка, и качество продукта было на высоте. Меня, как знающего человека и старого знакомого владельцев, обслужили в кратчайшие сроки. Я оставила в типографии монеты из синего кошелька и вышла наружу, обладая свеженьким медицинским дипломом, якобы выданным на Легенде. Легенда была миром по-своему удивительным: мало того, что развита не хуже нашей Элджении, так ещё её уроженцам в силу странной религии запрещалось на людях обнажать любые участки тела. В любую жару они расхаживали по улицам в наглухо застёгнутых рубашках с длинными рукавами, в перчатках, а лица скрывали под плотными вуалями, крепящимися наподобие москитной сетки к широкополым шляпам. Такая шляпа легко нашлась в первой попавшейся одёжной лавке. Я ещё послонялась по торговому ряду, убивая время, и уже в полной темноте поехала к Вратам.
Последний раз я преодолевала эту дорогу тоже в темноте, но пешком и пьяная до безобразия. Я двигалась широченными зигзагами, периодически падая в дренажные канавы по обочинам, однако желание раздобыть выпивку раз за разом выволакивало меня наверх и гнало дальше. Помнится, я то принималась горланить какие-то весёлые куплеты, застрявшие в голове, то сетовала на ночь и закрытые кабаки: всё мне назло, разумеется, но я, ха-ха, надую судьбу - просто отправлюсь в более разумный мир, такой, где день ещё не кончился, и честно наливают неразбавленное. Тогда, набирая адрес, я ошиблась в одном символе. Сейчас я ввела неправильный символ умышленно и, усилием воли подавив дрожь, шагнула сквозь переливающийся занавес.
Жарко, ветрено, плоско. Мир не произвёл впечатления на Бан пьяную, не приглянулся он и Бан трезвой. Хмурый седой человек, к которому меня проводили, тоже, кажется, был сыт упомянутыми красотами по горло, его усталое лицо привычно кривилось от отвращения ко всему на свете и ко мне, в частности. Генерал Колчан, так он представился, самый здесь главный. Я уже видела его - в прошлый раз, когда удирала от рейфа, и, между прочим, насчёт своего главенства он заблуждался: там, где есть рейфы, люди главными не бывают. Вот только наличие рейфов он отказывался признавать наотрез.
- Не понимаю, о чём речь, - сказал как-бы-самый-главный Колчан с деланным равнодушием, - нет у нас здесь таких существ, и не было никогда. Вы, наверное, что-то перепутали. Вот, например, вы утверждаете, что были здесь и даже меня видели, а мне ваше лицо незнакомо.
- Ну, лица-то вы может и не разглядели, зато, сто пудов, разглядели мою голую задницу, - грубо ответила я, показывая, что не настроена на разные экивоки. – Если желаете, могу предъявить к опознанию её.
Генералу хватило совести отвести глаза.
- Не стоит.
- Отлично, значит, всё-таки вы меня помните, по этому пункту договорились. Вернёмся к рейфу…
Колчан возвращаться не хотел. Он расправил плечи, устремил оловянный взгляд поверх моей макушки и пошёл рубить:
- Никаких рейфов! И сразу предупреждаю: шантаж не пройдёт! Пугать всякими вашими инспекциями бесполезно! Они у нас были - ничего не нашли!
- Вы, случайно, не про ИПВРП говорите?
Остановленный на полном скаку генерал удивлённо заморгал.
- Про что?
- Про Инспекцию По Выявлению Рейфских Пособников? – я не сдержала ехидного смешка. – Да эти паразиты за всю историю своего существования ни разу никого не нашли, к ним я в любом случае не обращусь.
- А к кому вы обратитесь? – негромко спросил второй человек.
Он зашёл в кабинет сразу после меня. Тихонько устроился в уголке, замер и словно слился с фоном. Через несколько минут моё сознание перестало фиксировать его присутствие, тем более что и внешности человек был совершенно непримечательной: среднего роста, сухопарый, тёмные волосы пострижены скучным ёжиком – незаметный, вот правильное слово, раз глянешь и забудешь. Я и забыла. И едва не подпрыгнула, когда он внезапно подал голос.
Человек улыбался, но коричневые глаза, окруженные лучиками приветливых морщинок, глядели внимательно и цепко.
- Как вас зовут? – поинтересовалась я, улыбаясь в ответ.
- Я не представился, простите. Моя фамилия Лозовой.
- Лозовой, - повторила я, пробуя непривычную для элдженийца фамилию на язык. Ничего, выговорить можно. Беседа и так вступала в сложную фазу, незачем вызывать лишнее раздражение, коверкая имя собеседника. – Что ж, господин Лозовой, на прямой вопрос у меня есть прямой ответ. Вы слыхали о мире под названием Хофф?
- Никогда, - сказал Лозовой за себя и за Колчана.
Сам генерал не мог говорить по уважительной причине: он сильно кашлял. Верно, надуло из окна.
- Недавно туда вторглась банда, но интересно не это, а то, что банда состояла как из людей, так и из рейфов - беспрецедентный случай. Свидетели утверждают, они держались на равных. Конечно, слухи о народах, связанных с рейфами, доходили всегда, но никто раньше не сталкивался с таким явным сотрудничеством. Хоффаны вне себя, ищут любую информацию. Достать рейфов у них руки коротки, а вот наказать людей-ренегатов…, - я замолчала и поглядела со значением.
Прокашлявшегося было Колчана настиг новый приступ, но Лозовой продолжал улыбаться как ни в чём не бывало.
- Собираетесь нас сдать? – без обиняков спросил он. Никаких тебе «вы ошибаетесь», да «у вас нет доказательств» - очень практичный человек, иметь с таким дело одно удовольствие. - И, разумеется, где-то оставлено письмо, которое будет отправлено на Хофф, если вы исчезнете, - в голосе Лозового слышалось откровенное одобрение, словно он сам на моем месте действовал бы точно так же, и искренне радовался, обнаружив родственную душу. – Насколько я понимаю, хоффаны озолотили бы вас за один наш адрес, а значит, дело не в деньгах, вам нужно что-то другое. – Он доверительно наклонился в мою сторону. – Что же это?
- Рейф, - бросила я.
Лозовой поперхнулся, а генерал Колчан, наоборот, резко прекратил кашлять и, вновь обретя дар речи, воскликнул:
- Ого! Ничего себе, у вас запросы!
Я пожала плечами:
- Нормальные. Я же не насовсем прошу. Одолжите на пару недель, если хотите, могу оплатить аренду. Сколько?
- Возьмём фуражом, - оживился Колчан, – у нас большая нехватка свежих овощей и фруктов. На пищеблоке составят список.
Я прикинула, какой высоты гору можно сложить из овощей с фруктами, купленными всего лишь на одну единственную серебряшку, и поняла, что прокат рейфов нынче дешев.
- Ладно, нас вы уговорили, - вернулся в разговор Лозовой. - Теперь вам осталось убедить рейфа.
- Ничего, я найду, что ему сказать, - ответила я. – А вы будете изо всех сил мне помогать. Сами понимаете, если я не получу рейфа, все договорённости отменятся.
Генерал Колчан поднялся, одёрнул свой китель, - надо заметить, весьма скромный: военные других известных мне миров предпочитали мундиры куда большей пышности, - и скомандовал:
- Так, Лёша, иди с ней. И Ковалёва разыщи! Старайтесь, как следует! Хоффанов я бы ещё мог стерпеть - в конце концов, им мы всяко наваляем, - но вот овощи!
Прежде невозмутимый Лозовой удивлённо приподнял брови.
- А что с овощами?
- Один бог знает, как я соскучился по салату из помидор! – гаркнул генерал и ещё раз одёрнул китель. – Свободны оба!
- Кстати, вы так и не спросили, зачем мне понадобился рейф, - заметила я, вставая. – Не желаете узнать?
- Не-не-не, - замахал руками Колчан, - вдруг ваши замыслы не сочетаются с нашей моралью?
Ну не восхитительно ли? Услышать про мораль от людей, заключивших союз с рейфами… Мы вымелись в коридор. Колчан вышел следом и смотрел, как мы слаженно и в ногу шагаем к выходу – я отчётливо чувствовала его взгляд, причём даже не спиной, а тем, что пониже.
- Госпожа Бан, - окликнул он, когда Лозовой учтиво открыл передо мной дверь.
Я оглянулась. Брови Колчана были грозно сдвинуты к переносице, но щёки надулись, подбородок подрагивал, а крепко стиснутые губы свело от напряжения – генерал из последних сил боролся со смехом.
- У меня к вам личная просьба, - выдавил он, стараясь не разжимать челюсти: - Без порток больше по базе не бегайте.
Улица упруго толкнула раскалённым ветром в грудь. Дуло ровно, без порывов, казалось, я не иду, а плыву против сильного горячего течения - почти забытое ощущение, ведь я не плавала три года, хотя, возможно, когда всё закончится, снова начну. Я взбила влажные от пота волосы, пусть посохнут. Блузка на спине тоже промокла насквозь, но потела я не от жары – от страха: одно дело гордо заявлять, мол, я найду, что сказать рейфу, и совсем другое - произнести эти самые найденные слова, стоя с рейфом лицом к лицу.
Но пока рядом находился не рейф, а Лозовой, и была одна очень-очень важная вещь, которую следовало выяснить прежде, чем отправляться на переговоры.
- Почему рейф не сожрал меня в прошлый раз? – спросила я.
Мой спутник помешкал, видимо раздумывая, сказать правду или соврать. Похоже, вопрос со скрипом, но всё же решился в пользу правды.
- Мы заключили союз с ульем, - медленно ответил Лозовой, - а для рейфов их союзники – табу.
- Но я-то не их союзник! Рейфы чужды сантиментов, и ваш друг, закончив свои извращённые развлечения, преспокойно сожрал бы меня, и ничто ему бы не помешало. Так почему же я осталась жива?
Лозовой опять задумался, сверля меня тёмными, ничего не выражающими глазами. Великие предки, да этот человек словно боится, что у него язык отвалится, стоит ему поделиться хоть капелькой информации!
- Хоффаны, - напомнила я. – И салат.
- Все рейфы, пребывающие на базе, поклялись честью не питаться на нашей территории. Никем. А к клятвам они относятся крайне серьёзно, - неохотно проворчал он.
Облегчение, наполнившее меня, ощущалось как бурление мелких пузырьков, щекотно лопающихся в груди: весь мой план, абсолютно всё задуманное, базировалось на предположении, что рейфы могут снизойти до обещаний людям, а главное, что они честно придерживаются своих обещаний. Такая гипотеза родилась, когда я, замотанная в простыню, пробиралась домой по предрассветным закоулкам. По какой причине тварь позволила мне удрать, размышляла я, из последних сил волоча оконную раму (бросать её не хотелось – рама служила хоть какой-то компенсацией за моральный ущерб). Истосковавшийся по работе мозг, обрадованный моментом давно не виданной трезвости, изощрялся в изобретении разных вариантов ответа, но самым подходящим казался только один: рейф пообещал кому-то не трогать свою, э-э, пациентку. Кому? Кто мог попросить об этом? Только люди, которых я видела рядом с ним. Это я и приняла за окончательную версию, после чего тема была закрыта и убрана «на дальнюю полку».
Но едва услышав о деле Дартови, я вытащила гипотезу обратно на свет и поставила на неё всё своё будущее. И вот сейчас Лозовой целиком и полностью подтвердил мою теорию – есть от чего пуститься в пляс! Теперь мне действительно было с чем идти к рейфу, к этому чудовищу, ужасу с небес и тому подобное, ночному кошмару и так далее, проданному союзниками за кучку помидор.
- Кстати, вашего рейфа зовут Тёма, - сообщил Лозовой. - Но вы лучше называйте его господин Тимирязев. И не скупитесь на лесть. Тёмка, конечно, на мнение людей плевать хотел с высокой орбиты, но похвалы он любит, и чем больше, тем лучше – сразу раздувается, глазки жмурит … Так что не жалейте масла в кашу.
- Минуточку, - спохватилась я, - вы сказали, «все рейфы»?
- Я сказал, «ваш рейф».
- Нет, до того. Все рейфы, пребывающие на базе…, - внутри похолодело и ёкнуло. Затевая это дело, я с большим трудом заставила себя решиться на встречу с одним монстром, на большее количество моего самообладания могло не хватить. – Сколько их у вас?!
Тут мы обогнули какое-то длинное двухэтажное здание, и я увидела сразу трёх.
- Знакомьтесь: Болек и Лёлек, - Лозовой по очереди указал на две высоченные фигуры, замершие в тени стены.
Рейфы стояли совершенно неподвижно, только бились на ветру полы длинных чёрных плащей, да развевались белые пряди волос. Я вытаращилась на них, позабыв дышать, а они уставились на меня, причём тот, кого назвали Лёлеком, ещё и осклабился, отчего мне немедленно захотелось бежать и орать. Громко. Когда паника немного улеглась, я разглядела, что он не скалится, а улыбается. Великие Предки…
- А это военнопленный, - продолжил Лозовой, кивнув на третьего, – мы унижаем его работой.
Военнопленный сидел, занимая сразу два стула: на одном он небрежно развалился сам, на второй положил вытянутые ноги. В отличие от плащеносных Болека с Лёлеком он был одет по погоде - в коричневую безрукавку - и с видимым удовольствием подставлял солнцу мускулистые ручищи, охваченные в запястьях кожаными наручами на шнуровке. Волосы он собрал высоко на макушке, откуда они ручейками мелких косичек стекали на плечи и спину. Справа от него стоял раскладной столик, на котором лежали сложенный зонт и рупор. Униженным военнопленный не выглядел, работающим – тоже.
- К сожалению, единственное, что он соглашается делать, это присматривать за воинами-строителями, - Лозовой махнул рукой, и, проследив направление взмаха, я действительно увидела в некотором удалении группу запылённых людей с отстранённой размеренностью долбящих ломами ссохшуюся до каменной твёрдости землю. – Следует признать, что в присутствии Кастрюли производительность труда значительно возрастает.
- Какой кастрюли?
- Нашего пленника, - донеслось сверху.
Я задрала голову и обнаружила ещё одно знакомое по прошлому разу лицо – из окна второго этажа свисал, высунувшись почти по пояс, один из подручных «моего рейфа» Тёмы, то-есть, господина Тимирязева. Человек тоже меня узнал.
- Ух ты! - выдохнул он, расплываясь в улыбке широкой, как устье реки, и идиотской, как целый приют слабоумных. – Здрасте, барышня! - Он ещё сильней перегнулся через подоконник и вдруг кувырнулся башкой вниз, но не убился: внезапно отмершие Болек и Лёлек поймали летящее тело, перевернули и поставили на ноги.
- Это Ковалёв, - проинформировал Лозовой, - во всём присущем ему блеске.
- Он носился по округе с кастрюлей на голове, - как ни в чём ни бывало продолжил Ковалёв, - и когда мы его поймали…
Пленный рейф медленно повернул голову.
- Поймали? – проскрежетал он, презрительно вздёрнув верхнюю губу. – Если бы я не лишился сознания…
- Да ты заснул под забором, потому что обнюхался ядрёной самогонки и был пьян, как павиан! - парировал Ковалёв и обратился ко мне: – Когда мы его подобрали, то нарекли Кастрюлей. Для друзей – просто Кас.
Кас-Кастрюля низко, страшно зарычал, его обращённый ко мне профиль, оскаленный, с желтым, хищно сузившимся глазом, был жуток.
- Жди, человек, - если бы шипением можно было резать, Ковалёв бы уже валялся, рассечённый пополам, - рано или поздно я буду кормиться тобой!
- Конечно, будешь! – невесть чему обрадовался Ковалёв и весело хлопнул себя ладонями по бёдрам. – Скушаешь ВСЕ-НЕ-ПРЕ-МЕН-НЕЙ-ШЕ! Только вот кто с тобой по вечерам будет в карты играть, а?
- Уговорил, я съем тебя не до конца, - неожиданно спокойно ответил Кас, - оставлю ровно столько жизни, чтобы мог держать карты. Но не столько, чтобы мог жульничать, как вчера. Хотя, я всё равно выиграл.
- Это потому, что ты тоже жульничал! – негодующе начал Ковалёв, но рейф уже отвернулся от него, взял со столика рупор, и в сторону пропылённых воинов-строителей с лязгающим отзвуком полетело:
- Я смотрю на вас! Работать!!
Я слушала завороженно и, не исключено, с открытым ртом. Элджения по праву славится своим театром, особенно популярны музыкальные комедии. Так вот, любой из самых именитых сочинителей водевилей отдал бы за этот диалог коренные зубы, а за образ рейфа, жульничающего в карты, скормил бы означенному рейфу своего первенца.
- Что вы будете с ним делать? – спросила я Лозового.
Лозового рядом не оказалось – пропал Лозовой. Вместо него ответил Ковалёв.
- Мы - ничего. Вначале Тёмка облачился в костюм химзащиты и поволок Каса в гальюн для рядовых с целью утопить, но Кастрюля обнаружил крепкий характер: заявил, что умирать надо с достоинством, поэтому он не позволит, чтоб его топили, как животное, а, не теряя лица, утопится сам. И принялся крушить помост над ямой, потому что дырки маленькие, в них даже киргиз не пролезет, не говоря уже о таком крупном молодце. А если бы вы, барышня, видели наш солдатский сортир – бр-р-р! - вы бы поняли, какое исключительное мужество требуется даже для того, чтобы просто туда войти, – Ковалёв зажмурился и передернулся всем телом. - Короче, Тёмка впечатлился. Решил, что столь отважный боец может пригодиться, и предложил Касу выбор: либо принести клятву верности нашему, в смысле, тёмкиному, улью и влиться в дружный коллектив, либо всё-таки умереть. Кас сказал, что подумает.
Я сглотнула тошноту и с невольным уважением взглянула на рейфа. Кас полулежал на своих стульях, сцепив пальцы на животе, и безмятежно смотрел в раскалённое белёсое небо.
- Не надумает, отправится в яму. - Болек наклонился к самому уху пленника и с кровожадным предвкушением прорычал: – Я сам тебя туда скину.
- Ты? – с непередаваемым высокомерием спросил Кас. - Ты туда и близко не подойдешь, слишком слаб.
Болек ухмыльнулся:
- Да, я не люблю запахов, но теперь у меня есть противогаз! – Он сунул руку за отворот плаща и с торжеством продемонстрировал миру серую резиновую маску с кружками из прозрачной пластмассы вместо глаз и с длинным гофрированным шлангом внизу.
- Интересно, он его у химиков выпросил или просто на складе украл? – пробормотал Ковалёв - С-стажёрыш…
Лёлек с любопытством потянулся к маске, но Болек ему не дал. Он покрутил противогазом перед Касом, а потом одел на себя: рейфскую рожу сменило нечто, похожее на лошадиный череп с хоботом. Из шишки на конце хобота донеслось похрюкивающее сопение.
- Никаких запахов, - невнятно похвастался Болек.
Лёлек насупился, осторожно протянул руку и пережал гофру длинными когтистыми пальцами. Болек немного постоял - жёлтые глаза за пластмассовыми вставками с каждой секундой становились всё круглей и больше, - потом рывком высвободил шланг и кинулся на сородича. Лёлек побежал, Болек погнался… Реальность, окончательно превзошедшая водевиль, стремительно удалялась за грань разумного, топая сапогами и взмахивая гофрированным хоботом.
Кас скрестил руки на груди и окинул меня взглядом хозяйки, выбирающей к обеду кусок вырезки. Жаль, что его не утопили.
- Ну а теперь, - шепнула я, - когда Кастрюлю больше некому охранять, что помешает ему сожрать нас и удрать через Врата?
- Рейфский станнер, - Ковалёв указал глазами вниз: его правая рука замерла на уровне пояса, сжимая направленное на пленника оружие. Станнер отдалённо напоминал пистолет дженайского производства, но был более пухлым, с выпуклыми светящимися овалами по бокам. – Классная штучка, - радовался Ковалёв, - я Каса из него уже дважды вырубал. Да и бежать ему, в сущности некуда. Феликс – это на улье такой спец по безопасности, навроде нашего Лёхи Лозового, только с большим размахом, - заслал клану Каса информацию о том, что Кастрюля, оказавшись в плену, вёл себя «неприемлемо»: ну там, предлагал заложить всех и вся, пароли и явки не сдал лишь из-за их незнания, и так далее - оболгал беднягу по полной. Лёха называет это «дискредитацией объекта». Его не примут назад.
Из-за угла появились Лозовой с Болеком. Рейф уже снял противогаз и на ходу крутил им, держа за хобот. Лозовой шёл рядом и что-то сердито выговаривал. «…Феликсу скажу!», - долетело до меня. Наверное, Феликс и впрямь был грозен: едва заслышав его имя, Болек съёжился и поспешно занял своё место возле пленника. И тут же попытался завладеть рупором, но Кастрюля был начеку и успел схватить его раньше. Оба застыли, меряя друг друга пылающими взорами. Потом Болек протянул Касу противогаз, тот, помедлив, дал Болеку рупор. Я непроизвольно прижала руку к сердцу – оно сжалось и совершило странный кульбит. Я смотрела на двух здоровенных рейфов, а видела своих племянниц: десятки раз девочки на моих глазах вот так же делили игрушки…
- Вам нехорошо? - Лозовой озабоченно заглядывал мне в лицо, а Ковалёв придерживал за плечи.
Я тряхнула головой, отгоняя видение. Нет, не может быть, чтобы эти существа были НАСТОЛЬКО похожи на нас, Великие Предки в неизбывной мудрости своей не допустили бы такого кощунства.
- Нет, всё нормально… - И бросила ещё один взгляд на рейфов: Кас натянул противогаз и вертел башкой, стараясь, чтобы раскачивающийся хобот описывал полный круг, а Болек наставил рупор на людей с ломами.
- Тимирязев ждёт вас в санчасти.
- РАБОТАТЬ! – счастливо заревел Болек. – РА-БО-ТАТЬ!!
«Ать! Ать! Ать!» - эхом отразилось от стен, и под этот аккомпанемент я отправилась на свидание с «моим» рейфом.
Продолжение следует.
