ЗА ПРЕДЕЛАМИ РЕАЛЬНОГО > ФАНИЗДАТ
Ли/Кара фикшен 1/1
MariKs:
Фик отображает состояние души некоторых товарисчей из фандома накануне 317ого эпизода Maelstrom. Сходу захотелось перевести этот чудесный фик.
Тем, у кого солнечное настроение и беззаботные думы о счастливой жизни читать не советую.
***
ПЯТЬ СЛУЧАЕВ, КОГДА ЛИ ВСПОМИНАЕТ
***
Его попросили говорить на похоронах. Учитывая что за женщина она была, можно было бы предположить, что окажется больше людей, готовых произнести речь. Будучи добросовестным, он обошел всех ее друзей, чтобы записать их слова. Он знал, что остальные делали то же самое. Обычно, был только один человек, произносивший речь, один чтец... но на то она и жила, на то и была самой собой, чтобы нарушать правила.
Карл говорил о хороших временах и плохих, о выживании и силе. Андерс... Сэм... говорил о страсти,.. и огне,.. и вере,.. и избавлении. Его отец говорил с гордостью о том, каким воином она была, что за удивительный пилот.
Настала его очередь встать за небольшим подиумом, взглянуть на гроб.., который казался слишком маленьким,.. украшенный флагом с вышивкой в форме эмблемы "Галактики".
К этому моменту он должен был найти слова, которые могли бы все объяснить, дать определение и разъяснение запутанному тугому узлу любви.. и ненависти… и боли… и одиночества… и надежды… и радости.., - всему тому, что поднималось снизу, изнутри его существа, когда бы он ни подумал о ней.
Но слова не шли.
Он видел, как все они странно смотрели,.. когда спустился с подиума - человек никогда не нарушавший протокол – нарушающий его теперь. И снова - она оказала на него воздействие - даже из-за черты могилы. Он спустился к гробу и нежно прикоснулся к нему, едва задев кончиками пальцев ткань, покрывавшую холодный металл. "Нет Слов". Тихо проговорил он. "Никаких слов".
Он обернулся на сомкнутые ряды лиц, поднимавшихся над парадными темно-синими униформами. Никто из них не расслышал, что он прошептал, перед тем как развернуться и пойти прочь.
Это было ради нее. Не ради них.
***
«Нам понадобится имя, рано или поздно, Ли. Я знаю, твой отец подумывал о Джозефе, но что если у нас будет девочка…» Она сияла, несмотря на дискомфорт. Она была уже на позднем сроке, и дата не подкрадывалась ближе, но совершала скачки, неслась к ним навстречу на всех порах.
Он спорил об этом сам с собой снова и снова. Существовала масса всевозможных традиций; можно было выбрать что-то, чтобы почтить родственника, выбрать имя, которое сохранило бы другое имя живым, выбрать имя, которое бы определило душу ребенка. Многое могло повлиять на принятие подобного решения. Однако ничто из этого не имело значения.
Он придвинулся ближе к жене, и прислонился спиной к металлической стене рубки. Он знал, что она любила его; чувствовал это. И знал, что в каком-то смысле тоже любил ее. Ничего близкого к огненному пламени, ничего такого, что вызывало бы в нем желание кричать в небеса… но твердое, цельное ощущение устойчивости. Всегда рядом. Дарующая спокойствие и комфорт.
«Я знаю, как хотел бы назвать ее».
Это был первый раз, когда он произнес это вслух; раньше, он делал вид, что было необходимо больше времени, чтобы обдумать решение, взвесить варианты. Однако он знал всегда.
«Я знаю…» мягко проговорила она, наклоняясь и обвивая рукой его шею, пальцы мягко гладили волосы. «Ты хочешь назвать ее Карой. Это..» она остановилась, и он понял из-за скручивающегося ощущения внутри, что это было важно, для них обоих. «Это хорошее имя, Ли».
Он медленно выдохнул, ощущая как что-то внутри расслабилось.
«Я так же знаю, кого бы хотел видеть ее крестным отцом». Он улыбнулся, глядя, как она улыбается в ответ, поначалу неуверенная, прежде чем отпустить напряжение.
«И нет, это не Сол Тай».
Рука легла на тугой живот супруги, и он почувствовал, как жизнь зашевелилась.
***
Они не должны были быть настолько горды. Сама затея не могла увенчаться успехом, так ведь? Одна из вещей которую, пришлось в свое время уяснить тяжелым способом – это то, что путешествие бывало либо очень хорошим, либо слишком быстрым.
Он видел темноволосую голову Ди в толпе других, собравшихся в звоне бокалов; они получили достаточно длительную передышку в последние три года; и все казалось устаканившимся на борту стареющего корабля. Новички больше не выпускались как молодые пилоты прямо в открытый огонь сражения, кем бы они ни были.
"Та еще толпища" Он теперь выглядел старше; они оба. Ли видел это в его волосах, чертах лица, в морщинках на огрубевших руках - когда протянул сигару высокому человеку, который являлся крестным отцом Кары вот уже восемнадцать лет.
"Да. Что-то вроде этого я и ожидал.. не секрет что Старик интересовался этой группой, именно этим классом. Уже делают ставки, оправдает ли она свое имя".
Он вытащил из кармана потертую железную зажигалку, поджигая сигару, прежде чем передать ее.
"Я знаю, для нее очень много значит то, что ты здесь, Сэм. Не в твоих правилах пропускать собрания Кворума".
Сэм кивнул, ровно держа сигару одной рукой, затем поджег ее, выдохнул, пуская медленный длинный столбик дыма.
"Ничего особо не пропущу. В конце концов, кому-то надо держать эту ведьму в узде".
Дым обвивался вокруг них длинными усами, пока оба сидели в удивительно спокойной тишине, наблюдая как новое поколение кадетов получает Крылья. Те самые Крылья, которые сделают их пилотами Вайперов.
"Чертовски хорошо".
***
Ли был благодарен за то, что он здесь; Земля была их домом уже добрую половину декады, но она таковой не ощущалась.
Наблюдая, как закапывают гроб жены, он думал о том, что нуждается в семье... но больше, чем просто в своих детях.
Она настояла на том, чтобы быть похороненной рядом с отцом, и он отдал честь этой просьбе.
Он так же знал, что этого хотел бы его отец.
Только не был уверен, хотел ли этого сам.
Он полагал, что оба они будут похоронены отдельно от семьи, вдвоем, в одиночестве.
Боги были свидетелями - достаточно было вокруг анонимных могил. И они могли бы воспользоваться каким-то уединением, собственным безвестным местом.
..но в конце концов он дал ей то, чего она так желала.
"Мне жаль, Ли". Этот голос он никогда не мог забыть; мягкий, именно такой, каким бывал, когда ей не нужно было ничего доказывать, когда она была просто самой собой, а не сверкающим колким внешним ликом.
Этого было достаточно, чтобы вырвать его из задумчивости, сильнейшие эмоции расплылись широко по всему лицу в одно мгновение, сменившись шоком…
когда пришло понимание, что это не она стояла рядом…
а Сэм.
"Что?"
"Я сказал, мне жаль,.. Ли".
Это был самый обыкновенный голос Сэма, погрубевший за тридцать лет от сигар и алкоголя.
"Ты блуждал в другом мире, Ли".
"Не в другом.. просто в старом..". Он понял - по тому, как медленно кивнул Сэм, мягко сжав его плечо, что тот понял.
***
Больше не нужно было видеть их лица, чтобы понять, что это означало. Он и сам понимал заранее… и знал, что они были расстроены отсутствию должной тревоги на его лице. Но он встретит это так же, как сталкивался лицом к лицу со всем остальным. Маска Адмирала.
Было странно ощущать хватку Кары, державшей его за правую руку: ее подернутые сединой темные волосы растворялись в бесформенные кляксы, когда перед глазами все мутнело, но он знал, что должен был отпустить…
Они всегда шутили, что он мог побороть что угодно и кого угодно, когда был в упрямом расположении духа. Но некоторое время назад пришлось закончить рассказывать увлекательные истории даже самым тихим шепотом.
Или может уже очень давно...
Сложно было судить об этом, не говоря уж о чем-то другом.
Однако это не имело значения.
Он не ощутил улыбки, которая тронула его собственное лицо в последние мгновения, или пальцев... закрывших его глаза.
Все что имело значение - это Голос.
"…заняло у тебя фракову уйму времени, Ли. Я думала ты уже никогда не доковыляешь сюда. Самое время для достойного состязания, если конечно ты еще в состоянии не отставать".
MariKs:
***
П-О-М-Н-И
Одним из любимых способов времяпровождения Мэтта Гринтри было наблюдение за людьми вокруг. В большинстве случаев он делал это с несколько большей тщательностью и вниманием, чем его товарищи, хотя в то же время ему не хватало честности изучить всякую сторону ситуации, которая хоть сколько-нибудь меньше обычного льстила ему и его взгляду на мир.
В данный момент объектом его изучения был новый напарник-пилот, а именно, Кара Трейс, позывной «Старбак».
С тех самых пор, как ее перевели на Пегас с груды старого металлолома, которую некоторые личности называли звездным крейсером, она определенным образом себя позиционировала. Конечно все люди с того чертового корабля, похоже, имели определенную позицию, начиная с Коммандера Адамы и ниже по списку. Будто они были спасителями целого мира или типа того.
Он наблюдал за ней, когда она открыла свой новый шкафчик и вытащила вещи из самой обыкновенной сумки, определенно знававшей лучшие времена. Ей в принципе особо нечего было положить в шкафчик – но в этот момент он заметил кое-что, что привлекло внимание. Тогда он начал чуть более пристально вглядываться.
У каждого пилота, какого он когда-либо знал, были вещи – мелочи, которые они таскали с собой с места на место, даже до того, как мир взорвался к чертям, и все изменилось. Обычно их багаж состоял из повседневных вещей и не очень. И именно вот это «не очень» приоткрывало интересную часть о человеке. Маменькин сыночек мог взойти на борт с фасадом грубого несгибаемого пилота, но иметь несколько домашних вещичек, спрятанных в глубинах своей сумки. У кого-то могли быть порно-журналы для подкармливания тайных прихотей или какая-то одежда.. …иные предметы, помогавшие в особые минуты. Другие тряслись над редкими книгами, с которыми не представляли разлуки, у третьих были старые письма, оживавшие глубоко в сердце мгновениями былых времен. Суть в том, что какими бы ни были эти вещи, они словно оживали и начинали говорить, они всегда о чем-то могли рассказать.
Он отклонился на койку, наблюдая за женщиной и пытаясь разгадать ее, как игрушку-головоломку, какие раньше собирал дома, будучи ребенком.
«Так я слышал у нас на борту теперь «Великая Старбак»» - произнес насмешливый голос позади Кары, когда в раздевалку вошла небольшая группа пилотов. Закрыв дверцу шкафчика и прислонившись к ней спиной с видом безразличия, она медленно повернулась лицом к вошедшим. «Я что-то слышал о том, как ты побила рекорд всех времен в Академии на симуляторах, но знал что это невозможно. То есть ты не могла быть настолько хорошим пилотом и закончить в тупиковой дыре на таком лакомом куске металлолома, как Галактика. И кроме того…» - продолжил мужчина, и его голос на секунду замер, пока приятели стояли сзади, улыбаясь во весь рот. «Я не верю всему что слышу. То есть, ты, скорее всего, распространила эти слухи повсюду вокруг, так ведь?» - добавил он, и красивое лицо расплылось в широченной высокомерной улыбке.
О, как же она тосковала по тем дням, когда совсем недавно еще могла бы позволить себе физические меры, чтобы скорректировать ошибочные впечатления этого напыщенного осла. Но времена изменились, так же как и она, и она старалась перелистнуть книгу на новую страницу, потому что всякий пилот с проблемами дисциплины был бесполезен в военное время.
«Думай что хочешь. Мне насрать» - Вновь повернувшись к своему шкафчику и пытаясь проигнорировать насмешки и комментарии других пилотов, она спрятала, наконец, все свои пожитки.
Когда дверца практически уже была закрыта, она выполнила привычный молчаливый ритуал, в уме еще раз прокрутив содержимое своего шкафчика. На дне небольшой коричневой сумки для одежды, лежавшей на нижней полке прямо над ботинками, была аудиокассета, две маленькие статуэтки, несколько тюбиков с краской, кисти и догтэг одного пилота. С внутренней стороны дверцы можно было заметить фотографию.
***
Двадцать пять лет назад
День клонился к вечеру, и за окном стояла обжигающе холодная погода, но в доме, там, где сейчас стояла у фортепьяно маленькая девочка, все было светлым и теплым-теплым… …наполненным любовью.
«Что это ты играл?» - спросила она.
«Это композиция, которую я написал недавно» - ответил отец, наклонившись к ней и усадив к себе на колени.
«А как это получается звук, когда стучишь по клавишам?» - спросила она с необыкновенным любопытством, присущим четырехлетнему ребенку. Склонившись вперед, она наступила ладошками на клавиши, поморщившись при лязгающих звуках, которые издал инструмент, настолько отличавшихся от гармоничной, мелодичной речи, какую извлекали пальцы отца.
«Прикосновение к клавише заставляет небольшой молоточек ударять о струну внутри инструмента» - он наблюдал, как ее рот открылся в широкое «Оо», когда она впитывала информацию. «Ты бы хотела, чтобы я показал тебе, как играть?» - спросил он, и она решительно закивала. Тот вечер был ее первым уроком музыки.
Затем последовал другого рода урок: два года спустя она играла в той же самой комнате, но одна, когда он бросил ее с матерью. Отношения родителей усугублялись, и однажды отец Кары ушел, пообещав поддерживать контакт с дочерью. Но кроме одного-двух писем на скорую руку, она не получила ничего.
Когда Кара, в конце концов, смирилась, она никогда больше не играла – каким-то образом она потеряла ту часть сердца, что притягивала пальцы к фортепианным клавишам. Вообще это вызывало скандалы в доме, потому что мать не любила, когда она играла. Так что в любом случае было легче. Но было нечто, в чем Кара просто-напросто не могла себе отказать.
Когда она оставалась одна, то иногда ставила запись одного из отцовских концертов и просто слушала… вспоминая, что когда-то у нее был отец, который любил ее.
***
Двадцать один год назад
Стоял холодный ветреный день, и неумолимо приближались сумерки, постепенно выпивая свет из хмурого пасмурного неба. Она тихо шла через кладбище, наблюдая и слушая, как листва деревьев резонировала еле уловимым эхом с воющим ветром.
Она пыталась игнорировать холод, потому что мать, скорее всего, еще не заснула дома, но ей было всего восемь лет. Когда ночь опустилась на город, холод усилился и начал процарапывать борозды к ее сознанию своими мертвенно-леденящими длинными пальцами. Содрогаясь, она, наконец, сдалась и решила попытаться найти какое-то укрытие.
Увидев вдалеке свет, она побежала ему навстречу и упала, споткнувшись о надгробный камень. Шипя от острой боли, которая начала подниматься по всему телу от содранных до крови колен, она поднялась и продолжила, прихрамывая, шагать. Когда она подошла к источнику света, то увидела, что это было высокое здание, что-то наподобие храма.
Подойдя к большим металлическим дверям, и вложив силу всего своего тела, она осторожно открыла их со скрипом. Кара зашла внутрь и обнаружила, что оказалась в главном зале, где, скорее всего, проводились религиозные службы. Сейчас никто не вел службу, и она крадучись скользнула вперед, завороженная исходившими от алтаря звуками. Кара Трейс никогда раньше не слышала церковный хор и сейчас она закрыла глаза, позволяя красивой музыке течь сквозь дрожащее тело.
«Здравствуй, маленькая» - произнес радостный голос позади, и она подпрыгнула от неожиданности, быстро повернувшись лицом к нежданному гостю.
«Кто… кто вы?» - перед ней стояла пожилая женщина с ярко-голубыми глазами. Она приятно улыбалась, глядя на Кару сверху вниз.
«Меня зовут Сансия. Я служитель этого храма».
«Эт.. …этого храма? А что это за храм?» - спросила Кара; любопытство перебороло страх.
«Ну, раньше это был храм Артемиды, но теперь это место посвящено всем Богам. Но ты, должно быть, замерзла и проголодалась, дитя. Давай я провожу тебя домой. Твои родители, скорее всего, до смерти взволнованы, где ты пропадаешь». – Кара покачала головой.
«Нет. Я пришла одна». Сансия на мгновение умолкла, услышав ответ Кары, и ее глаза погрустнели, внимательно глядя сверху вниз на одинокого маленького проходимца.
«Пойдем со мной» - сказала женщина, указывая Каре следовать за ней, как если бы кто-то уговаривал пугливое животное. Пройдя дальше в пространство храма, она усадила маленькую девочку на скамью. «Подожди здесь» - сказала она и исчезла на несколько минут.
Когда она вернулась, то несла в руках тарелку горячего супа, а через плечо была перекинута тряпичная коричневая сумка. «Ну вот, маленькая. Это тебя согреет». Продрогшая до костей и голодная, Кара в считанные минуты смолотила еду. Затем она повернулась посмотреть на свою благодетельницу, и ее взгляд сменился на подозрительный.
Опыт был хорошим учителем…
Женщина, однако, всего лишь протянула свою тряпичную сумку. «Открой» - мягко сказала она Каре и наблюдала за тем, как та послушалась. Содержимое сумки представляло две маленькие фигурки: одна изображала Зевса, другая – Афину.
Кара взглянула на Сансию: женщина улыбалась. «Так ты никогда не будешь одинока» - сказала она. «Боги будут присматривать за тобой и охранять» - наклонившись и сжав руку девочки в своей, она продолжила: «И если тебе когда-нибудь понадобится помощь – я тоже».
Минутами позже Кара уже бежала домой; фигурки крепко прижаты к груди, мысли снова и снова возвращались к истории о Богах, о которых в тот вечер она услышала впервые. Впервые за свои восемь лет жизни Кара Трейс ощутила значение слов вера и надежда.
***
Пятнадцать лет назад, летом
Опустилась ночь, а день теперь был лишь смутным воспоминанием, когда Кара Трейс остановилась перед домом матери. Обычно если она возвращалась домой достаточно поздно, а уходила достаточно рано, то могла избежать встречи с матерью и ее очередным мужиком, кем бы он ни был на этот раз. Это не всегда срабатывало, но было одним из способов избежать побоев.
Когда она потянулась за ключом, который всегда прятала в почтовом ящике, то замерла, прислушавшись, и снова уловила звук, звук борьбы, за которым последовал глухой плотный удар.
Кара сорвалась на бег, запинаясь о какие-то предметы на ходу – она прекрасно знала, откуда исходили эти звуки. Направляясь через переулок возле к задней линии домов, она побежала через сад к дому соседа, Джека Рейнольда. Не останавливаясь на бегу, она с силой врезалась плечом в запасную дверь с обратной стороны дома.
Внутренняя дверь следом за ней поддалась без усилий, и Кара застыла, став свидетелем сцены ужаса.
Кровь расползалась по полу рядом с телом Риджины, соседской жены. Ее муж стоял рядом, грудная клетка тяжело поднималась и опускалась: совсем недавно он был в действии.
«Ты фраков Ублюдок!» - закричала Кара, подбегая к женщине. Джек схватил ее руку, и толкнул через всю комнату.
«Занимайся собственными фраковыми делишками, ты, мелкая…» - начал он, придвигаясь к своей жене, когда Кара остановила его, выкинув руку в его направлении.
«Хочешь чтобы она умерла? ..потому что это сделает тебя виновным в убийстве» - указала она резко, голос дрожал. Тогда он повернулся к ней лицом, неожиданный страх зашевелился в его мутных голубых глазах. Он, очевидно, не достаточно хорошо подумал, чтобы учесть такую вероятность.
«Я позову врачей» - в спешке проговорил он, и Кара смотрела, как он подошел к телефону. Она приблизилась и села рядом с Риджиной. Ее никто никогда не учил оказанию первой помощи, поэтому все, что она могла сделать – это тихо сидеть на полу, держа женщину за руку.
Кара хорошо знала Рейнольдов. До своего недавнего замужества Риджина часто давала Каре приют, позволяла оставаться на какое-то время в тихом безопасном месте, когда всем было наплевать на брошенную нелюбимую тощую девчонку. Сейчас Кара уже дважды вызывала городские правоохранительные органы - и в обоих случаях все началось с того, как она услышала через стену крик женщины, лежа у себя в кровати.
В последний раз она поехала в больницу, а потом ждала… и со временем получила известие, что с Риджиной Рейнольд все будет в порядке, по крайней мере на это время. И снова не было открыто дело, потому что Риджина не была из числа женщин, которые позволяли другим людям разбираться с собственными проблемами. Кара прекрасно знала, как просто было это говорить самой себе.
Позже ночью она пошла домой: слава богам, мать спала. Кара ждала до тех пор, пока не увидела свет в окне Рейнольдов, потом направилась к их дому, зашла на кухню и встала позади Джека. «Какого фрака тебе надо?» - зарычал он, пламенный гнев заливал лицо, когда он повернулся и узнал ее. «Я хочу чтобы ты перестал избивать жену. Думаешь, ты смог бы это сделать или сама идея слишком тяжела для переваривания?»
Теперь его рот открылся в изумлении, как будто он не мог поверить в ее бесстыдство и наглость.
«Слушай, ты, мелкая…» Кара однако была сыта. Сыта по горло наездами, издевательствами, побоями собственной матери, сыта чувством вины за то только, что существовала на этом свете. Сыта тем, что вынуждена была наблюдать, как ее друг проходил через все то же самое и сыта тем, что все всегда оставалось по-прежнему. Поэтому она схватила кухонный нож и рассекла им воздух перед мужчиной. Его рот раскрылся еще шире, когда она намеренно приложила собственную ладонь к острой стороне и прорезала. Кровь заструилась по ладони к запястью, Кара и дальше продолжала исполнять номер, оставляя его застигнутым врасплох, чтобы он не смог собраться с мыслями, пока она не закончила.
«Да. Милый и острый» - сказала она с дикой улыбкой на лице, указывая ножом в его направлении. «В точности какими я их и люблю» - она придвинулась ближе.
«Знаешь, я очень хорошо понимаю, что здесь происходит – гораздо лучше, чем ты думаешь. Так что.. вот как будут обстоять дела: поскольку я знаю, что твоя жена никогда не бросит тебя и не сдаст - скорее всего, все закончится ее смертью».
«Только вряд ли так выйдет» - продолжила она и остановилась на секунду с угрозой во взгляде.
«Если я узнаю, что ты тронул хотя бы волосок на ее голове, я вернусь. И хотя я совершенно согласна, что я маленькая и гораздо ниже тебя, есть одна вещь, которую я точно знаю… А именно – что тебе иногда необходимо спать» - она улыбнулась гримасой, обнажающей все зубы. «А раз так,.. …и если ты причинишь ей вред, лучше тебе спать с открытыми глазами».
«Потому что если нет – я буду ждать. И расплачусь по счетам» - сказала она, и улыбка стала еще шире, когда Кара ухватила ощущение, которое ему не удалось скрыть в глубине мутных глаз.
Страх. Он боялся. Ее.
Выходя, она одним броском воткнула нож в разделочный стол на кухне, почувствовав вибрацию, резонирующую с ее яростью.
Позже, когда Кара подошла к входной двери дома матери и взялась за ручку, она неожиданно остановилась и взглянула на дверь, обагренную алым букетом ее крови. Пахло металлом.
Тот день, один из многих на пятнадцатом году ее жизни – стал днем, когда Кара Трейс поняла, кем и чем она являлась. Это был день водораздела, как ее, так и людей вокруг, поскольку именно тогда она осознала собственную силу. Это так же был день, который она часто будет вновь мысленно посещать - а точнее, всякий раз, как возьмет в руки инструменты для рисования, чтобы выразить собственный гнев и боль через яркий язык красок на грубом шершавом холсте.
***
Три года назад
Это был далеко не первый раз, когда Кара учила Основному Полету, и обычно у нее не было сложностей с оценкой того, какие новички смогут пройти курс, а какие нет, и будут выкинуты из летного училища. По правде говоря, это было одним из многих ее инструкторских таланов и очередной причиной, по которой, несмотря на свой юный возраст и относительное отсутствие опыта, она вела один из важнейших для учебного плана Академии курсов.
Но однажды случилось так, что конкретно этот талант изменил ей, а именно, когда молодой новобранец по имени Зак Адама вошел в ее аудиторию и улыбнулся самой дружелюбной и теплой улыбкой, какую ей приходилось видеть, и нашел путь к ее сердцу.
Как и другие инструкторы и его товарищи-новички, она обратила внимание на фамилию – но в отличие от других, это не имело для нее никакого особого значения. С другой стороны, она довольно скоро стала замечать за собой попытки абстрагироваться от того, как загорались его глаза, когда он видел ее, как его взгляд провожал ее шаги, как звучал его голос, когда он произносил ее имя. К несчастью, она была обречена проиграть эту битву, и вскоре они уже скрывались, нарушая одним богам известно как много правил Академии и не придавая этому ни малейшего значения. Один день она особенно хорошо помнила…
…они провели свободное послеобеденное время, занимаясь любовью, и теперь лежали на какое-то время удовлетворенные в объятиях друг друга. Потом стали говорить о своей жизни, и он немного отодвинулся от нее.
«Я не хочу никакого особого отношения» - сказал он, и Кара убедила его, что такого не произойдет. Но она солгала – правда была в том, что она солгала ему и пропустила, несмотря на то, что он того не заслуживал, потому что Зак был не безразличен ей…
…точно так же, как она солгала себе однажды еще до его смерти.
И все что у нее осталось, это вина, вина за собственную ложь, заверившую Зака, и ложь по отношению к самой себе. Вина… и болезненные, позорные воспоминания, которые пробуждал один лишь взгляд на красивое лицо мужчины, который должен был быть ее братом и который каким-то непостижимым образом с самого начала тронул ее сердце так, как никогда не мог Зак…
…и единственный догтэг с именем мертвого любовника и жениха, так же как и фотография их втроем, на которой время от времени задерживался взгляд, когда она чувствовала необходимость снова навестить свою вину.
***
Настоящий день
Мэтт Гринтри оценивал своего нового напарника-пилота, когда она пыталась проигнорировать насмешки остальных, снова повернувшись к своему шкафчику. Он наблюдал, как она отмахнулась от своих воспоминаний с задумчивым выражением лица.
Капитан Ли «Аполло» Адама вошел в раздевалку пилотов и огляделся, его рот сердито напрягся, когда он догадался об основной теме из разговора и по намеренно принятой Трейс безразличной позе. Переведя гневный взгляд на пилотов, что дразнили ее, он уже готов был что-то сказать, когда Трейс сверкнула глазами в его направлении и покачала головой, безмолвно прося не раздувать мыльный пузырь из ситуации. Кивнув, Адама, похоже, принял ее невысказанный урок и открыл свой шкафчик, с сочувствием улыбаясь.
Мэтт никогда не смог бы сказал с уверенностью, было ли это игрой его воображения или нет, но почему-то показалось, будто улыбка Старбак немного споткнулась, когда она посмотрела на мужчину – почти автоматическая реакция, которая могла иметь корни только глубоко внутри и далеко в прошлом.
Прозвенел сигнал о заступе очередной смены. Покачав головой и отодвинув мысли о новых пилотах, Мэтт Гринтри ушел, оставляя время для развлечений на следующий раз, когда он снова не будет при исполнении обязанностей.
MariKs:
События примерно 318ого эпизода - The Son Also Rises. Взгляд Ли.
***
ДАНЬ ПОГИБШЕМУ
***
Существует традиция, когда погибает пилот. Брать все его
принадлежности, все вещи собранные воедино и распродавать другим
пилотам. Мы… они… все существуют в одном микрокосме Флота. На
борту Галактики служит более полутора тысяч человек… и сколько
из них пилотов? Сколько из них состоят в летной команде, даже
включая навигаторов Рапторов? Принято держать все в рамках своего
ранга. Присматривать друг за другом, потому что все здесь семья. И
ты держишь себя в руках. То что происходит между пилотами так и
остается между пилотами.
Так что ты распродаешь вещи погибшего - другим. Это должно быть
продажей, а не раздачей. Мы… Они… все живут на краю обрыва,
каждый день. Всякий раз как выходишь в открытый космос, ты
знаешь, что этот выход - может быть последним. Не принято вступать
в неформальные отношения. И ты не шагаешь за черту… хотя Дак и
Нора однажды показали, что это возможно. Кое-что ослабло на
службе… но не распродажа вещей. И ты намеренно делаешь акцент
на торге, как будто все дело в деньгах… а не в том, что в твоих
руках частица кого-то, кого здесь уже нет.
У нее было не много. Не знаю, взял ли Сэм что-то перед тем как
началась продажа. Не думаю, что кто-то возразил бы, если бы взял;
возможно он не был пилотом тогда, но он учится быть таковым
теперь… и ни у кого не может быть сомнений в том, что он любил ее,
что последовал бы за ней куда угодно, сделал бы что угодно ради
нее.
Как и она бы сделала ради него.
Как она и делала ради него.
Каждый день я спускаюсь в мемориальный холл. Смотрю на
фотографию Кэт и перебираю пальцами глянец в кармане, гадая, чего
бы стоило отдать эту последнюю частицу Кары. Прикрепить ее к
стене, как она того и хотела.
Она и Кэт.. вместе… Помню, как
однажды обсуждал это с Хило. Слишком похожие слишком во
многом. Две королевы в космосе едва ли достаточно безграничном,
чтобы вместить хотя бы одну. Возможно они бы друг друга убили –
дай кто-нибудь достаточно времени… вот только что-то щелкнуло в
их головах, что заставило их увидеть сходство. Не знаю, какой бы
была Кара с младшей сестрой, если представить… но именно ее
младшую сестру мне и напоминала порой Кэт. Кару моложе. Умение,
талант, способности, называйте как хотите… у нее это было. Она не
вращалась в таком порочном круге боли, как Кара; она не выгорала
изнутри за то, что совершила, но у нее было развито чувство
ответственности. Она присматривала за моим отцом, и настолько
хорошо, что он провел эти последние несколько часов с ней.
Думаю - больше времени, чем он провел с Карой или со мной за
последние несколько недель. У него никогда не выходило настолько хорошо с
собственными детьми.
В конце мемориального холла устроен маленький храм в память о
ней. О, так его конечно не называют, но именно таковым это место и
является. Многие вещи, купленные на посмертном аукционе
оказались у этого алтаря. Я так и полагал. Но конечно не все вещи..;
я видел у Карла ее доску для игры в триаду, хотя никогда не видел
чтобы он использовал ее. Хот Дог… впрочем, чем меньше про него
упоминать, тем лучше. Однако многое там. Бутылка, которую она
берегла одному фраку известно как долго… после того, как выиграла
ее у Бива. И другие вещи… я помню, как продавал их в комнате
полной пилотов… куда более тихой, чем мне когда-либо доводилось
видеть. Боги знают, у меня достаточно было практики после того, как
я стал КАГом.
Так пилоты чтят умерших. Не думаю, что какого-либо другого
погибшего с самого начала атак на Колонии провожали с таким...
почтением.
Но в конце-концов Старбак всегда была особенной. Даже
для тех, кто ее ненавидел.
Даже для тех, кто любил ее.
Не принято показывать скорбь по погибшему. Назовите это суеверным
предрассудком, который приносит неудачу. Называйте это традицией.
Называйте , черт побери, как хотите. Могут быть тосты. Всегда будут
истории, начинающиеся с чего-то вроде: "а помните как Старбак.." и
следом - описание одного из ее фирменных, будоражащих воображение
чертовски невозможных трюков из тех, что она вытворяла...
...и люди... смеющиеся во все горло, что бы ни выдавали их глаза.
Все это имеет значение. Это то, как они скорбят...
Однако я не могу этого делать. Я был КАГом. Я не был ее мужем,
или ее любовником, или ее ведомым пилотом. Я тот человек, что
послал ее на смерть, пытаясь уберечь от умирания изнутри. Мне не
дано напиваться встельку до того момента, когда болеть во всем теле
и за его пределами перестанет... и затем устаивать парады на взлетной палубе.
Мне не дано услышать чьи-то тихие слова сочувствия, мне не дано
сидеть в дальнем углу бара и делиться тем, какое значение она
имела...
Мне совершенно точно не дано просто упасть в первую попавшуюся
койку с изъявляющим желание телом и делать вид что мира не
существует. Хотел бы я сказать что это было в духе Кары, но все же
я никогда не хотел в это верить... или возможно я никогда не хотел
признавать этого. Хотя у ее мужа определенно достаточно желающих
вокруг, и он готов принять эту дополнительную услугу.
Какая-то темная часть меня полная горечи мечтает о том, чтобы я мог так же.
Другая часть меня просто завидует ему.. так чертовски сильно,....
потому что он настолько... ... ... свободен. Свободен скорбеть,
свободен оставлять прошлое позади и двигаться дальше. Свободен
находить других людей. Свободен говорить и выплескивать все, что
бы ни творилось в его голове - кому угодно, кто будет слушать.
Но в то же время я не часть этого мира. Больше нет. Мой отец сам
это сказал. Я трус, которому неведома честность. Предатель Флота,
тот, кто всех подводит рано или поздно, предает всё, включая клятву,
которую мы приносим. Ромо хочет верить, что в этом есть нечто
большее, я полагаю... и это заманчиво - верить ему, искать какого-то
рода опору, оправдание. Ты должен принять какую-то позицию,
стремиться к какому-то стандарту, придерживаться черты, которую
нельзя пересекать; та, что раздражает всех кого я знаю имеет ничуть
не больше смысла, чем какая-либо другая. В конце-концов было бы
просто сдаться, сделать справедливость очередной ценностью, что мы
оставили во имя выживания, рациональности и целесообразности -
того, что действительно имеет значение.
Однако мой отец прав. Во мне нет честности.
Вот почему боги Кары лежат в кармане моего пиджака, завернутые в
ту же самую мягкую серую ткать, в которой она всегда хранила их. Та
часть ее, которую никто никогда не видел. Еще одна вещь, что
должна была быть распродана на аукционе как очередная
донкихотская часть жизни Кары. Безрассудного пилота, который мог
выбрать настолько протвоположных богинь как Артемиду и Афродиту
и каким-то неимоверным образом воплотить в себе суть их обеих.
Я украл их перед самым аукционом. Повел себя так, будто у меня
было на это какое-то право,.. как у Сэма. Я воспользовался тем что
был КАГом, чтобы забрать последнюю ее частицу и сохранить у
себя... всегда со мной, потому что я нигде не могу их оставить. Я могу
отложить их на полку с таким же успехом, как... как способен
отделить частицы себя, пренадлежащие ей... из всех тех обломков и
острых осколков, что остались.
MariKs:
Старый добрый фик в переводе Игрушки, повествование от лица Ли.
***
ЗВУЧАНИЕ ТИШИНЫ
***
Я постоянно слушаю музыку. О, я знаю, что говорят о том, как я обычно провожу свое свободное время. Примерно так: разве Аполло не один из тех, кто отдыхает размышляя или слоняясь по барам, где соблазняет женщин, а сам выглядит крайне неприступным? Если я скажу «музыка», многие сразу предположат что-то плотское, дикое… Такие разговоры начались, когда я стал засматриваться на Ди. Красавчик Адама, везде следует за своими гормонами. Вообще-то, я и должен был быть таким - в конце концов, как может кто-то, выглядящий, как я, быть другим?
Меня не волнуют эти слухи. Во-первых, моя прошлая жизнь мертва, и всё, что было тогда, вместе с ней, но есть вещи, которых мне жаль. Наверное, музыка – это то, что мне было гораздо больнее потерять, чем… чем даже некоторых людей. В маленькой квартирке, которая ждала меня на планете, всегда звучала музыка. Часто, когда я возвращался сюда в отпуск, то обнаруживал, что соседи сменились, и они хотят, чтобы я поменял и музыку. Я прислушивался к ним на время, пока они не переставали спорить, но музыка звучала всегда. На «Атлантии» у меня был маленький музыкальный плеер, меньше ладони, с наушниками и дисками к нему. Музыка была со мной, и когда я засыпал, и когда я отдыхал, и когда я хотел отгородиться от мира.
Жаль, что этот плеер не со мной. Здесь, в общем-то, не так уж много мелодий. Подозреваю, что как раз из-за того, что я проводил много времени, слушая музыку, я стал думать о людях не по имени, а по той мелодии, которую они вызывают в моем сознании. Вероятно, это не имеет смысла... но это и неважно, учитывая, что я разговариваю сам с собой.
Не помню, когда начал думать о людях через музыку, но… Посмотрите на моего отца. Несгибаемый адмирал, чье лицо мало что выдает, за исключением тех вещей, которые вам предназначено видеть. Я всегда представлял его через барабаны, что-то наподобие музыки племени. Даже в спокойном состоянии здесь всегда присутствует ритм, мерные, повторяющиеся звуки, которые отмечают четкие промежутки. Мелодия будто ждет следующего удара. Когда он воодушевлен, то похож на барабаны из джунглей первобытных людей Геминона: величественная, повторяющаяся, страстная и быстрая мелодия; музыка, которая требует, чтобы вы шли вслед за ней или будете погребены под ее весом, раздавлены под гнетом, более безжалостным, чем сама гравитация. Музыка, которая влияет на всех, кто ее слышит; ритм, на который вы реагируете, даже не ощущая этого. Ваши ноги сами начнут отбивать удары, или же вы почувствуете напряжение, которое подскажет вам, что пора двигаться.
Думаю, это постоянство и удерживает Сола Тая около моего отца. Сам Тай – арпеджио, аккорд, разложенный на отдельные ноты, сыгранные порознь вместо того, чтобы звучать и работать вместе. Когда мой отец отворачивается… когда он отворачивается, у Сола проявляется его собственная музыка. Она не связана для меня с барабанами, но, возможно, как раз постоянного ритма ему и не хватает. Когда я сосредоточенно смотрю на Тая, он звучит вместо того, чтобы рассыпаться под тяжестью собственных осколков… Когда я думаю о нем, то слышу резкие, скрипучие голоса. Плоха не сама мелодия, а то, что это песня, исполненная случайными людьми, высохшими стариками с голосами, загрубевшими от плохого вина и дешевых сигар. Простая мелодия, сыгранная на каком-то струнном инструменте, который своими резкими звуками вторит голосам. Песни их жизни, печалей и простых радостей, песни того, что было и ушло. Песни о том, какими они не смогли стать и какими когда-то были, и о том, что уже никогда не будут так хороши, как в то время… но они и наполнены обещанием, что однажды, хотя бы один раз, они смогут стать лучше, чем когда-либо были.
Все имеет свою музыку. Даже сайлоны, хотя в отношении сайлонов… Если человечество – музыкальная пьеса, то сайлоны – наша кода, это последняя часть пьесы, ведущая нас к концу. Не то, что бы в этой заключительной части нет красоты… в сайлонах вообще мало красоты. Хотя некоторые ее все же видят.
Возьмем Хило. Великодушный и веселый, как скажут многие. Человек огромного сердца. Другие люди не слышат музыки, но я думаю, они поймут, что я имею ввиду, если скажу, что он – какая-то медленная и серьезная мелодия, исполненная на пианино. Адажио. Протяжная, но очень звучная пьеса, которая уносит вас своей силой.
Думаю, поэтому ему так хорошо работается с Карой.
Кара.
Если попросить кого-то описать Кару через музыку, большинство наверняка подумает о ней, как о каком-нибудь динамичном, тяжелом роке с басами. Резкая, непокорная мелодия, полная ударов и грохота. Думаю, только немногие знают, что Кара – совсем не такая, хотя она и смогла убедить в этом всех, но…
Кара – это струнный ансамбль. Хор скрипок, звучащих вместе, их страстные звуки пронизывают вас насквозь. По отдельности в них эхом слышится погребальная песнь, способная заставить вашу душу плакать. Именно поэтому она так хорошо звучит с Хило.
И поэтому она влюблена в Андерса. Андерс – тоже фортепианная пьеса, но менее глубокая и более протяжная, чем музыка Хило. Но и гораздо светлее. Его мелодия радостнее, быстрее, легче, у кого-то она вызовет улыбку, заставит пальцами выстукивать ритм.
Знаю, мелодии Кары и Андерса звучат вместе… они создали мелодию Кары Трейс-Андерс. Иногда их музыка – как весна: она рвется сквозь жизнь, нежная, звенящая, быстрая и полная энергии. Иногда их мелодия как лето: медленнее, жарче, она взрывается горячей волной, запахом пыли и ласковым теплым спокойствием.
Сейчас, возможно, вы ждете, что я расскажу о музыке, которую мы с Карой создаем вместе, но не волнуйтесь,
у меня нет подобных намерений. У меня нет иллюзий на это счет. Я - не музыка.
Кара и я звучали хорошо только по интуиции, потому что ее музыка может заполнить нас обоих, унести меня с собой. Когда же мы не звучали вместе… то это не потому, что наши мелодии не дополняют друг друга. Всё потому, что моя тишина поглотила ее мелодию, оставив за собой лишь несколько брошенных звуков.
Подобно зимним великанам из старых легенд, которые забрали солнце с неба, чтобы оно радовало только их, не заботясь о том, что остальной мир покрылся льдом, я выпиваю музыку Кары, как воду, которую льют на песок. Не остается даже ее следа.
Кажется, мне должно подходить, что я в космосе, далеко от музыки; я могу слушать тишину космоса, эхом отзывающуюся во мне. Пустота космоса – это не многоголосие, а постепенно усиливающийся аккомпанемент.
Я – тишина...
MariKs:
***
БЕЗ СИГАР
***
- Дай сюда!
Ли усмехнулся.
- Неа.
Он глубоко затянулся горящей сигарой, и потом быстро поднял ее над головой, когда Кара внезапно бросилась к нему. Ее лицо исказилось от злости, когда он выскользнул из ее захвата.
- Она мне нужна, - пробурчала Трейс. Ли опять сунул сигару в рот и зажал ее зубами. Она почувствовала запах дорогого табака, заполняющего всю каюту. Отсутствие сигар раздражало ее. Младшие по званию съежились бы, попытались бы сбежать или забиться куда-нибудь от одного только взгляда Старбак в бешенстве. Но не Ли Адама. Проклятье!
Ли ловко расстегнул воротник летного костюма и сел на койку напротив Кары. Он старательно выпустил облако дыма в ее направлении, потом стянул ботинки и, сняв комбинезон, аккуратно повесил его в шкафчик. Под пристальным вниманием, он растянулся на кровати в майке и носках, широко улыбаясь и нарочито наслаждаясь сигарой.
Кара попыталась сменить тактику.
- Мне она нужнее, чем тебе. Сегодня на мостике был паршивый день.
Голос Ли звучал приглушенно из-за сигары, которую он держал во рту.
– Кури свои, Старбак.
- Лиии-иии, - жалобно протянула она.
- Кааааааа-ра, - передразнил ее Ли.
- Фрак, - выдавила она и с размаху захлопнула дверь шкафчика, попав при этом по пальцу. Это добавило обиды. – Фрак дважды. Где ты ее взял?
- У Президента, - ответил Ли. Он опять затянулся, и она завистливо вздохнула.
- Ого! Она стащила их для тебя? – Кара стрельнула глазами в сторону кровати, на которой он развалился.
Ли бросил на нее быстрый взгляд и опять уставился в потолок:
- Ха! Нет, Просто Президент Розлин получила коробку сигар от делегатов Пайкона и раздала их на Колонисте-1. Я не смог отказаться.
Кара в отчаянии обвела взглядом каюту, потом так резко дернула воротник своей униформы, что ее шея открылась и стала видна цепочка с личным номером. Она с силой потянула за нее и мотнула головой. Пьянящий запах сигар сводил ее с ума.
- Я отдам тебе бутылку амброзии, которую выиграла в пирамиду.
- За наполовину выкуренную сигару? Мило, но нет. Хотя я люблю послушать историю о том, как ты стащила ее из заначки полковника Тая, у которого просто нюх на выпивку.
- Ха, его хорошо информируют, - ответила Кара смущенно.
Она заглянула под свою кровать в надежде найти старый окурок, но пол был безупречно чист. Чертова техническая служба.
- Я подежурю вместо тебя.
Он ухмыльнулся, увидев ее раздражение:
- Ты еще не готова для полетов, так что - нет, опять.
Кара перегнулась через стол и умоляюще посмотрела на него:
- Ну пожалуйста? – она наклонила голову в сторону и бросила еще один жалобный взгляд: - Пожалуйста.
- Это очень приятно. Но не вижу никакой возможности для тебя. Конец разговора, Кара.
Она обошла стол и села на полу около его кровати:
- Я постираю для тебя, Ли.
- Нет, спасибо. Я не хочу, чтобы мой серый костюм стал белым или чтобы мои трусы пропали без вести.
- Я сделаю за тебя всю твою бумажную работу.
- Я люблю бумажную работу.
- Ненормальный.
- Ага. Ты все равно ее не получишь, так что заткнись и позволь мне получать удовольствие.
Кара уперлась локтями в край его кровати и театрально втянула табачный дым:
- Я сделаю все, что угодно за затяжку, Ли. Всё.
Он пристально посмотрел на нее:
- Всё, что угодно?
- Всё, что угодно.
Бровь Ли угрожающе изогнулась. Он приподнялся на локте так, что его лицо оказалось вблизи ее. Сигара была зажата с боку.
- Любую вещь? – повторил он.
- Черт возьми, Ли, любую фракову вещь! – прорычала Кара.
Он вытащил сигару изо рта и приблизил губы к ее уху. Она вздрогнула, когда его дыхание коснулось ее. Кара стралась не обращать внимания на сильное плечо прямо перед ней. Она закрыла глаза, приготовившись абсолютно спокойно выслушать его слова.
- Поцелуй полковника Тая, - прошептал он с ухмылкой.
- К фраку! – отпрянула она, с грохотом налетев на стол и осыпая всех проклятьями. Смех Ли только привел ее в еще большее бешенство, она кинулась на него, быстро прижав к кровати. Улыбка сползла с его лица, когда она оказалась так близко.
- И это туда же! – шепнула она и поцеловала.
Его губы были теплые, сухие и пахли дымом. Она вдохнула этот поцелуй, уперлась руками в его плечи. Ее язык нашел его, а его – встретил ее. Медленно и решительно. Кара почувствовала, как Ли свободной рукой слегка обнял ее за спину и притянул ближе к себе.
Кара задохнулась от правильности происходящего, она оторвалась от его губ и целовать опять. Медленный, опьяняющий и бесконечный поцелуй. Рука Ли скользнула под ее униформу, его пальцы жгли ее тело даже сквозь легкую майку. Она перекинула через него ногу и почувствовала, как его тело реагирует на близость. Она легла на Ли, медленно покачивая бедрами. Кара слышала его вздох удовольствия и усмехнулась прямо ему в лицо.
Потом в одно движение Кара потянулась к сигаре, выхватила ее из расслабленной руки Ли и соскочила с кровати прежде, чем он успел отреагировать.
Победно держа сигару, она остановилась, уперлась рукой в стол и с огромным наслаждением затянулась. Ли закрыл глаза, и, поперхнувшись, повалился обратно на свою койку:
- Это было нечестно, лейтенант.
- Все честно в любви и в войне, сэр.
- А это была?
- Полная победа, капитан. Полная победа.
Навигация
Перейти к полной версии