Аминь
кому как.
Фиг с ним с сюжетом, лишь бы рейфы были. А тут - нет. И это огорчает.
ну уж извините, не угодил переводом на столь изысканный вкус.
алле, здесь не Америка, чтобы клиент был всегда прав, Макдональдс в другом месте.***
- Нейтронная бомба убивает, но оставляет нетронутыми материальные ценности. Используется людьми. Империя отказалась от такого вида оружия, признав его неэффективным и слишком опасным при использовании.
- Я же тебе говорил, он как интернет. Только ещё круче.
Буги хрюкнул, признавая правоту медика.
***
Большинство из нас живут, полагаясь на твёрдые установки того, что завтра будет не хуже, а лучше, чем сегодня, что дети будут жить лучше, чем их родители. Предполагается, что женщина будет брать таблетку из коробочки, класть на блюдо, ставить его в печь, и вынимать уже готовое блюдо – жареную курицу под соусом и с гарниром, например. Так люди предоставляли себе будущее сорок лет назад, и так далее. Им говорили, что так и будет. На самом деле они очень плохо представляли себе события, которые произошли на самом деле.
Хрустит под подошвами серый ноздреватый шлак. Что-то горело, но что именно, сейчас сказать нельзя. Хрусткие хрупкие шарики, напоминающие пемзу.
Дальше начинался растрескавшийся асфальт дороги – кольцевая развязка, забитая стадом ржавеющих любопытных машин. Можно посчитать, сколько их.
Раз – лупоглазая округлая легковушка, со следами блёклой белой краски на крыльях и капоте, смешная, нелепая, какая-то…женская машинка. На зеркале заднего вида болтается брелок – то, что от него осталось. В салоне, посреди расползшейся обивки кресел, остатков одежды и костей – гнездо из травы и мелких веточек.
Два – гладкая, как акула, приземистая машина «представительского класса» - как говорили про них люди. Серебристо-серая, глянец до сих пор не сошёл с её боков. Стёкла подняты. Три – стоит рядом крокодил-внедорожник, и ещё один, и ещё – спорткар рядом кажется лягушкой, затесавшейся в стадо мамонтов. Внутри внедорожника – группа мумий. Большая мумия держит на руках маленькую. Пергаментная, сморщенная кожа, сияющие драгоценности на шее и в ушах большой мумии.
Он прикрывает глаза, представляя, как всё это было – вот несётся раскалённый поток воздуха, а перед ним – взрывная волна. И женщина в большой и кажущейся такой надёжной машине, судорожно прижав к себе ребёнка, поднимает стёкла, и видит в зеркале мчащийся прямо на них ад. Если постараться, можно даже увидеть, как это было – ударная волна, поднимающая машины, как будто они были вырезаны из картона, душная, страшная, несущийся за ней вал пламени, крик, паника, пойманные в железные клеточки своих машин люди поднимают стёкла, родители заставляют детей пригнуться, лечь на пол. Потом – всё. Как будто меняют слайд в проекторе. Ни зелени. Ни оживлённого проспекта. Ни стада лупоглазых машин. Ничего.
- Ни-че-го, - по слогам, как ребёнок, говорит вслух Кенни. Лицо его наполовину закрывает опущенный щиток забрала. Эласмин поворачивается – не осталось ничего. Эпохи глобальных катастроф выбрасывают на поверхность всю мерзость, за предыдущие столетия накопленную в социуме. И поэтому можно судить, насколько неблагополучной была раса до катастрофы. Люди. всегда одно и то же – люди, ищущие оправдание звериной жестокости, ненависти и эгоизму.
Звякнул где-то внутри разрушенной витрины колокольчик.
Медик перелезает через покрытые цементной пылью балки, через кучи мусора и битого стекла, и возвращается с маленькой металлической коробочкой. Музыкальная шкатулка. Надо же, думает хакер, безделушка из дешёвого сувенирного магазина уцелела. А город – в руинах.
Скрипят шестерёнки, и два фарфоровых человечка дёргаются в пародии на танец. Музыка была далеко не гениальна – почти вся музыка, которую слышали рейфы – всё то, что им могла предложить СЕТЬ, была лучше этой. Во всяком случае, они могли сравнить.
колокольчики. Глупая, простенькая, наивная мелодия, которая наносила визит господину Мозгу, заставляя рейфов думать о чём-то почти забытом, далёком, о том, что хранится где-то в глубинах сознания, спрятанное от посторонних до поры до времени.
Разруха. Руины. Серость. Сырость. Сырая земля. Некогда величественный храм в полукружье колонн огромным серым слоном возвышается над площадью. Некогда белые стены потемнели, над колоннадой торчат смешные башенки со шпилями – от кровли остался один скелет, Звенят колокольчики в музыкальной шкатулке.
Они замечают детей – маленькие сгорбленные фигурки, бредущие по развороченной траками дороге. Мальчик и девочка, судя по одежде. Хотя какая там одежда – лохмотья непонятного цвета. Девочка в донельзя застиранном платьице и ботинках, вероятно, снятых с какого-то убитого миротворца. Грязные, тонкие ножки торчат из чересчур широких голенищ, жалко отсвечивают окованные металлом носы. Мальчик тащит её на руках. У него через плечо – подсумок из-под противогаза, на широком потрёпанном ремне – короткоствольный автомат, лупящий его по коленкам.
Тут дети замечают рейфов. Мальчик отступает в тень, цепляется за приклад. Кенни смотрит на направленный в его живот автомат с непередаваемым выражением. Как будто его пребольно укусила какая-нибудь бабочка. Сомнительно, что автомат с самопальным стволом нанесёт серьёзный урон здоровью и снаряжению, но всё же, всё же… Эласмин садится перед мальчишкой на корточки.
Очень хорошо, говорит он, а чем они заслужили такую встречу? Мальчик огрызается, говорит, что помощи, в общем-то, им не требуется. Девочка жмурится. Ресницы у неё слипшиеся, веки в плёнках засохшего гноя. Эласмин берёт её за подбородок и разворачивает личиком к свету. Мальчишка таращится – выражение удивления, недоверия, страха, тянется, чтобы помешать – генетический страх не даёт ему покоя, свойственный всем людям, которые видят, как рейф тянется к ребёнку. Медик бьёт его по пальцам:
- Лапы прочь! Или хочешь, чтобы она ослепла к чертям собачьим? У, мать вашу, темнота!
Он не хочет. Девочка вертит головой, пытается плакать – получается какой-то жалкий писк, а не плач. Не глядя, Эласмин протягивает руку назад.
- Воды.
Она пьёт так, как пьёт человек, который мучился жаждой ВСЕГДА – захлёбываясь, шумно глотая, отфыркиваясь, вцепившись во флягу мёртвой хваткой. Чистой воды на планете, изуродованной ядерной войной, было мало. Точнее, её практически не было, нельзя было найти ни одного озера, водохранилища, речки, ручейка, или хотя бы цистерны, попив из которой, живое существо не рисковало бы получить дозу радиации. Чистая вода была либо где-то глубоко под землёй, либо на базе у рейфов. Эласмин с трудом разжимает маленькие пальцы. «Ого, - думает он. – Маленькая такая…а вцепилась, как здоровенный дикарь-амбал в нимфетку… вцепилась - не вырвешь.» «Жажда и голод, - мыслеобразы Кенни пропитаны ехидством, - самые искренние чувства. Для любого существа.»
Корки остаются на пропитанной стерильным раствором салфетке. Девочка моргает удивлённо, крутится, пытается оттолкнуть медика, когда тот оттягивает ей веко и капает лекарство. Глаза у неё чёрные, как смола, как космос, всё чёрное кажется бледным рядом с этой чернотой. Личико острое, щёки прилипли к губам. Губы бледные, пальцы как паучьи лапки. Рейфу кажется, что через тряпки, в которые она одета, ребрах торчат, как обручи на рассохшейся бочке. Голод. Они тысячи раз видели такие фотографии в глянцевых журналах под заголовками «Война».
Девочка смотрит в глаза рейфа, и тому становится страшно. Такие глаза у Ре Инрена, божества, которому поклоняются рейфы. Галактики плывут в Его глазах. И в глазах этого ребёнка.
«Эй, Кенни! Что с ними делать-то будем?» вопрос риторический – что двум рейфам делать с двумя маленькими детьми посреди разрушенного города? Некоторые люди заметили бы, что проще сожрать малолеток, или пристрелить их. Это было, в их понимании, милосердие. «Возьмём с собой. – Хакер выглядит явно раздражённым. - Я больной, у меня в голове железо, бла-бла-бла, можешь не продолжать. Оставим их здесь, и список жертв поганой войны пополнится ещё двумя жертвами.» «Бессмысленными, ага.»
Шоколад. Плитки в толстой фольге, горький и солёный, рубчатый, как подмётка миротворца. Дети грызут шоколад, пуская коричневые слюни.
- Знаешь, дети должны есть шоколад.
- Что?
- Дети должны есть шоколад. – Кенни повторил это так, как будто изрёк невероятно гениальную мысль, и теперь не понимает, почему медик тупо пялится на него. – Он даёт ощущение счастья. Те, кто были этого лишены, становятся маньяками, убийцами и просто редкими сволочами. Понимаешь?
У детей в детстве должны быть книжки с картинками, карусели, сладкая вата, и шоколад.
Оскорбительные выражения в адрес пользователей удалены.
