По просьбе Юкко выкладываю в спойлер кусочек фанфика. Он достаточно жареный, посему:
[spoiler] - Кенни? – Гордон поднес к сигарете пляшущий язычок пламени, глубоко затянулся. Аккуратно скрестил ноги и внимательно посмотрел на тлеющий огонек. – Кенни любит только командира. А на остальных пофигистично смотрит. Или так же пофигистично жрет. Ты когда-нибудь видел у Кенни другое выражение лица чем… - Гордон натянул на лицо маску холодного равнодушия, копируя выражение лица Кенни. Получилось удачно. – Раскрой глаза, приятель. Это диагноз. Ты можешь голым пройтись по рубке, и Кенни не оторвется от монитора. Голову прозакладываю, что он единственный из нас, кто может быть старпомом Тодда. Но вот то, что эмоций у него, как у бортового компьютера – это точно. Он холодный равнодушный сукин сын, который с одинаковым выражением лица будет вести корабль и ломать шею своему противнику. Ледяшка. У улья и то чувств больше.
Он стряхнул пепел в вентиляционную шахту. Подумал, и отправил туда же сигарету.
- А на месте нашего главного я бы его трахнул.
***
Рейф дремал – тихий гул и легкая вибрация монорельса убаюкивали. Заснешь – и не заметишь как. Мимо окна проплывали деревья – дорога пролегала через знаменитые холмы Иртис – древние шлаковые конусы потухших вулканов, испещренные сверкающими натеками и выходами солей были покрыты густым лесом, деревьями с темно-синей и серебристой листвой и высокими светлыми стволами.
Он снова уставился в мерцающий экран ноутбука. Перед глазами все плыло. Рейф потянулся, заложив руки за голову.
«я тебя люблю…»
«я тебя люблю… я тоже… я тоже…»
Нежные пальцы девушки-обриана перебирают его волосы.
Фарфоровая кожа, черно-фиолетовые волосы и ослепительно-белые пряди на макушке. Длинные яшмовые глаза. Лепестки розовых губ. «Я тебя люблю». Случайная встреча – она переводчик в какой-то компании. Выходит из магазина с пакетами в руках, и сталкивается с ним.
- О, простите!
- Все в порядке. Даже приятно, когда такая красавица задевает в толпе.
Она смеется, показывая мелкие белые зубки. Отбрасывает прядь волос. Сережка в ее ушке блестит, как капелька росы. Она одета, как любят одеваться все женщины-обрианы – в какую-то лиловую накидку, плотно оборачивающуюся вокруг ее тела, подчеркивающую ложбинку между грудей и ямочки на ее ягодицах. На груди резная нефритовая брошка, оправленная в светлый металл. Распущенные волосы великолепны.
Она протягивает ему руку:
- Чара Саори, лингвист.
- Эласмин. – Он тоже улыбается, чуть-чуть показывая кончики клыков, – Военный фельдшер, крейсер «Стремительный».
Ее квартира на 21 улице – три комнаты, гостиная-студия с огромным панорамным окном, ореховые полы, новомодные светильники-торшеры, которые притворяются стеклянными колоннами, много цветов – декоративные деревья в больших керамических горшках. Странные маски на стенах. Черные обои с серебряным тиснением. Дешевые картинки в пластиковых рамках и несколько огромных постеров в черных багетах, изображающих странные лица и фигуры, выступающие из тумана.
- Это осталось от прежнего хозяина… - говорит она, указывая на обои. – Он тоже рейфом был… я почти ничего не меняла.
Она объясняет ему, что живет в этой квартире «время от времени», когда бывает в Ча по делам – несколько недель в году.
Они не тратят время на разговоры, быстро сбрасывая ставшую ненужной одежду. Она в немом восхищении прослеживает пальцами сложную изломанную линию татуировки на его плече, проводит по гладкой груди, ее руки спускаются ниже, еще ниже…
Рейф обхватывает ее талию – настолько тонкую, что он может обнять ее двумя ладонями. Обриан явно может воспользоваться своим ожерельем как пояском.
Ее обнаженное тело в ночном свете как матовая фарфоровая статуэтка. Они лежат обнаженные, на смятых простынях. Ночь пахнет свежестью цветов. Чара Саори протягивает руку, проводит ладонью по его лицу.
- У тебя есть семья?
- Семья? – он задумывается. – Когда-нибудь будет и семья… Видишь ли, я пока свободный рейф. Захочу – поеду туда, захочу – останусь там, или здесь. Моя работа не предполагает долгого сидения на месте. А у тебя… есть?
Она тихо смеется, перекатывается на живот, болтает в воздухе ногами.
- Есть. Муж, дочь…
Эласмин резко поднимается, усаживается, скрестив ноги и оборачиваясь в простыню.
- Разве обрианы не считают измену страшным грехом?
Быстрая, как змейка, она обвивается вокруг него, горячо шепчет:
- Мой муж старше меня… ты же знаешь, какие у нас обычаи… он никогда бы не смог трогать меня, как ты, ему бы и в голову не пришло, что у меня тоже есть… желания. Дома секс считается запретной темой, чем-то грязным, но необходимым – ведь надо же нам как-то продолжать род. Секса как бы не существует, им занимаются исключительно по ночам, под одеялом, скрывая все это… ты горячий, ты просто сумасшедший… он никогда бы не поцеловал меня так, как ты… я не могу без тебя…
Несколько ночей секса. Безумного, изнуряющего душу и тело, иссушающего.
Она уезжает, оставляя ему маленький кусочек бумаги с несколькими строчками - свой адрес в сети и домашний.
- Я приеду к тебе, - говорит рейф. Когда они расстаются, в ее глазах дрожат слезы.
***
Маро Саори, владелец небольшой туристической компании, ехал домой. Работая в центре столицы, он жил в уютном районе пригорода, вдали от суеты и рейфов. Дома его ждала красавица-жена и маленькая дочь.
На одной из станций к нему в купе подсел рейф – молодой, худощавый, с волосами, заплетенными в косу-дракончик – жена заплетала такую же их дочери, захватывая мелкие пряди почти от самого лба. На улице шел дождь, одежда рейфа была мокрая. Он отряхивался, как кошка, побывавшая в воде.
- Вечер добрый, - сказал парень неожиданно низким голосом.
- И вам тоже, - неразборчиво произнес почтенный господин Саори. Рейф положил на полку большой бумажный пакет с забавным логотипом – фигуркой девочки со стрекозиными крылышками, и забрался с ногами на диванчик напротив. Уложил подбородок на поднятые колени и прикрыл глаза. Вскоре господин Саори заметил, как золотые радужки скрылись за пленкой третьего века, и понял, что рейф заснул.
Вскоре под мерное покачивание задремал и обриан.
Его разбудил приятный запах свежесваренного кофе – рейф успел сходить и вернуться с подносом, на котором был кофейник, две чашки и блюдце с имбирем и печеньем.
- Прошу вас, - любезно сказал рейф.
- Я предполагал, что рейфы не едят, - несколько рассеяно сказал господин Саори.
- Пустое, - рейф сделал изящный жест рукой, как будто опрокидывал небольшую чашку с водой.
Неспешно потек разговор. Маро Саори считал, что может выслушать любое живое существо, буде оно само захочет с ним поговорить.
Монорельс резко дернулся, и застыл на месте.
Рейф вскочил, и с криком:
- О нет, кукла! – подхватил падающий пакет. Коммуникатор под потолком выплюнул поток ругательств на языке рейфов – кто-то из возвращающихся после рабочей недели людей решил сойти прямо посреди пути, и дернул за стоп-кран.
- Твою мать, - с чувством сказал рейф, - чуть не разбилась!
Обриан поднял брови в немом вопросе, разглядывая пакет. Рейф довольно оскалился:
- Но я ее спас. Сейчас покажу.
Он вытащил из пакета большую бархатную коробку, и целую вечность возился с какими-то тесемочками, шнурками и лентами, и извлек из-под вороха шелковой бумаги изящную фарфоровую куклу. Ее личико было матовое, не тронутое румянцем, золотые волосы уложены в высокую прическу, убранную жемчужинками, белоснежные плечи и грудь выступали из пены розовых кружев, сколотых жемчужной же булавкой. А на ногах были маленькие башмачки с золотыми бубенчиками.
- Необычная игрушка, господин рейф. Право слово, мне вы показались слишком молодым, чтобы быть обремененным семьей.
- Это для дочери любовницы, - рейф еще раз оскалился, заставляя обриана податься назад. – Прекрасная кукла, не правда ли? – Он задумчиво провел кончиками спиленных когтей по пурпурному бархату коробки. – Я два дня в Ча не на себя, а на это чудо потратил, пока не нашел. Сто кредитов удовольствия. - Для дочери любовницы? Однако вы озорник, господин рейф, - Маро Саори шутливо воздел палец. И представил, как он сам едет к любовнице (которой у него никогда не было) и везет ее ребенку чудесную игрушку в подарок.
Рейф вышел на следующей станции – юный, стройный, помахивающий своим пакетом с куклой и небрежно перекинув через плечо ремень сумки с ноутбуком.
Маро Саори сел в машину, оставленную в понедельник на стоянке возле станции, и поехал домой.
Дома его уже ждала жена и любимая дочка. Сердце сжалось, когда он увидел, как в гостиной малышка возится с большой коробкой, обтянутой пурпурным бархатом. Рядом лежал пакет – тисненая бумага с теневым силуэтом девочки, за спиной которой дрожали крылья стрекозы.
- Папа, папа, - закричала девочка, и помахала ему ручкой. – Иди сюда, посмотри, посмотри, что мне подарили!
Она неловкими пальчиками развязывала шнуры с кистями, ленты, пока не извлекла из шелкового гнездышка куклу – маленькое подобие живой девушки в пышном розовом платье. С маленькими золотыми колокольчиками на башмачках.
Из зеркала в дорогой мозаичной раме на Маро Саори смотрел худой рейф с забавной прической, и улыбался.
- Сто кредитов удовольствия.
***
С потолка льется жесткий бело-голубой свет. Побывав здесь один раз, уже не забудешь ничего – белоснежные стены, длинные стальные столы, стеклянные столики с инструментами. Камеры-ячейки с номерами. Резкий, неприятный запах дезинфектантов, сквозь который пробивается нечто тошнотворно-сладковатое.
Вошла женщина, красивая – мало того, просто прекрасная женщина. Огромные темно-янтарные глаза, абсолютно прямые алые волосы, обнаженные руки с длинными сильными пальцами. На ней серебристое платье-футляр. Прелестная женщина. В руках она сжимала маленькую сумочку.
Огляделась – растерянно, недоуменно. Взгляд уперся в высокого рейфа, одетого в голубую робу.
- Прошу прощения, - сказала она. – Меня зовут Гаст Марика…
- Да. Слушаю вас. – Рейф слегка поклонился.
- Мне сказали, что я… что мне нужно… - голос у нее был тусклый и усталый. Не слушала она его. И не видела, и не было ей дела до этого рейфа.
- Что это у вас сегодня случилось в Академии? Меня вызвали, и попросили спустится сюда…
- Прошу прощения, - еще раз сказал рейф, - как ваше имя.
- Гаст, Гаст Марика. – Она немного повысила голос. – Кто вы такой?
- Меня зовут Мэтт, - рейф протянул ей планшет с фотографией. – Я патологоанатом… - Он указал на планшет. - Это ваша дочь?
На ее лице появилось странное выражение - даже глаза заблестели. Она шагнула к секционному столу, сдернула стерильную простыню такого же голубого цвета, что и роба патолога. Бледное-бледное, восковое личико, почти детское. Волосы – как ярко-красный мазок поверх стали. Заколки-цветочки на висках, темные веки. Половина лица – уродливая каша из запекшейся крови и костяного крошева.
…он пришел на залитый сероватым утренним светом внутренний двор Академии. Там, под деревьями с темно-синими листьями, прямо на широких ступенях восточного портала здания, сидела стайка студентов – медиков, он узнал их по ноутбуках с эмблемой факультета. Двое – худощавый парень в песочного цвета бриджах и совсем молоденькая девушка с яркими волосами целовались, не стесняясь своих сверстников.
Та же самая черная футболка с дурацкой надписью и смешная коса-дракончик. Прошли мимо двое взрослых в черном, посмотрели на него. О да, он умел быть спокойным, не выдавать свои мысли этим тварям с телепатическими способностями.
- Эласмиииин, - заорали над самым ухом. – Эласмииииин, шевелись, мы опаздываем!
Парень стал оборачиваться. В тот же самый момент обриан выстрелил.
В обойме «змеи» было семьдесят пять – ни больше ни меньше, увеличенный магазин - бронебойных патронов с горючей начинкой, запрещенных в Империи несколько десятков лет назад. Каких трудов стоило ему достать этот пистолет!
Рейфы запретили это оружие еще два века назад, во время компании против Тагры. В захолустье, на самой границе Империи, куда привели его дела компании, он купил «змею» и две обоймы бронебойных патронов у подозрительного человечка с бегающими глазками который уверял его, что нашел «змею» давным-давно, еще в те времена, когда здесь были миротворцы. Купил за баснословную цену в несколько сотен тысяч. Как же трудно было перевезти это оружие – разобрать, разложить детали в разные контейнеры с грузом, обернуть каждую полипластиком, чтобы ни один сканер в столице не разглядел. А потом искать в Сети инструкцию, осторожно, чтобы не вызвать ненужных подозрений.
И содрогаться под цепкими лучами сканеров на входе, ощупывающих каждого, и внезапно вспоминать скользкую улыбку продавца – они его из особого сплава делали, эту штуку ты можешь хоть на мостик улья протащить, система даже не заметит. И внезапная удача – вот он, тот самый сопляк из поезда, прямо здесь.
Он видел, как валится вперед парень, как падает девушка, как разлетается ее лицо кровавыми ошметками, как студенты с визгом вскакивают и бросаются врассыпную, как вспугнутые цыплята, бросая сумки, как кто-то кричит и зовет охрану, как рейфы мечутся по залитому солнцем двору, как они падают, пятная кровью золотистый мрамор, мельтешат перед глазами разноцветные футболки, яркие наклейки на ноутбуках, как в пеструю толпу вливаются взрослые рейфы в форме десантников, как старшекурсники хватают младших и тащат в разверстые пасти открытых дверей, и ревет сирена, и все это тонет в грохоте его выстрелов и крике, а потом за веками вспыхивает белый свет – на его голову обрушивается приклад тяжелой штурмовой винтовки, и склоняется над ним ужасное оскаленное лицо рейфа. Из-под шлема на него смотрят полные лютой злобы светлые глаза с вертикальными глазами, влажно блестит прозрачная темная эмаль зубов, и на него смотрит разверстое дуло – черный зрачок, в глубине которого светится тусклым светом рождающийся заряд.
Рейф рычит, изрыгая самые отвратительные ругательства, которые есть у его народа. Он бьет обриана ногой в солнечное сплетение, и тот чувствует, как ломается несколько ребер. Другие рейфы окружают его плотным кольцом, и он ощущает их ненависть, буквально разлитую в воздухе.
Кто-то хватает его за грудки и поднимает на ноги. Они явно хотят убить его прямо здесь, сейчас, растерзать на клочки, разорвать когтями и клыками – он видит это в их глазах. Резкий окрик заставляет всех вздрогнуть – к ним идет рейф, одетый так же, как один студентов – в мешковатые штаны, покроем похожие на те, что носят миротворцы, и в черную футболку.
Обриан сразу узнает его – этот ничем не выделяющийся из толпы рейф - один из семерых хакеров, взломавших систему Асурана, Скрати; слово его во фракции весит столько же, сколько слово самого коммандера. Тощий, как ящерица, с пышным хвостом крашеных в синий волос, он подходит к охранникам.
Внимательно смотрит на обриана, и тот чувствует, как хакер словно запускает в его голову стальные крючья своего сознания, сдирает кожу с черепа, рвет на волоконца мышцы, разрубает черепную коробку и достает его мозг, и рассматривает его, Маро Саори сознание, как ребенок, положивший на ладонь блестящего жука. Обриан смотрит в удивительные – серые, как у него самого, глаза, и в них читает себе приговор.
- Этого, - Скрати кивает в сторону обриана, - будет судить трибунал фракции завтра. Семью не трогать.
Рейфы возмущенно гудят – как пчелы из разворошенного улья. Скрати отрицательно машет рукой, и бросает несколько отрывистых рваных фраз на своем языке.
Обриану заворачивают руки за спину – с намеренной жестокостью, едва не вырывая из суставов, и тащат наружу, к стоящим машинам. Уже там, на площади перед главным корпусом, Маро Саори видит выскакивающего из кареты скорой помощи рейфа с оранжевым боксом в руках, и понимает, что вот он – тот Эласмин, который ехал с ним в одной кабинке монорельса год назад. Не студент уже, а взрослый рейф. Волосы у него больше не заплетены в дурацкую косу, а коротко – до ушей, острижены и торчат во все стороны, и болтается приколотый на груди бэйдж с именем и фотографией.
Женщина, спустившаяся в морг университетского госпиталя, не могла знать всего этого.
Был сейчас для нее только вот этот стол, и тело на нем.
- Боже мой, - короткий вскрик как всхлип. – Боже мой, я же не хотела, чтобы она училась здесь, она же… она же…
И тут ее словно прорвало. Обессилено, как умирающее животное, опустилась на колени, закрыла лицо ладонями, и разрыдалась. Она рыдала, а он стоял и не знал, что же сейчас ему сделать. Люди в таких случаях обычно протягивали стакан воды, но не было у него этого стакана, не было в этом помещении ни стакана, ни воды, только тоненькие трубочки инъекторов с сильным успокоительным у него в кармане. А она все плакала, слезы стекали между ее пальцев, и вздрагивали плечи, обтянутые серебристой тканью.[/spoiler]
