Дипломатия
Конечно, вам интересно, решился ли вопрос с чечёткой? Решился, чечётку станцевали. Но обо всём по порядку.
Генерал Колчан торжественно встречал вернувшихся героев. Не успели мы выйти из Даль-1, как Феликс запихал своего человека в челнок и стартовал, подняв облако пыли. А когда облако рассеялось, выяснилось, что Тимирязев тоже куда-то слинял. Кто же остался? Мы с Ковалёвым и стажеры. Сводный духовой оркестр в составе большой трубы, маленькой трубы, барабана и аккордеона затянул «Фа-ра-ра-ра! Бам! Бам!», и я, как старший по званию, представил генералу молодое пополнение. Странно, но Колчан совершенно не обрадовался.
- Залог!? – захрипел он, страшно сверкая белками. – Лозовой, ты зачем их взял?!
Вообще-то, я их не брал, их Ковалёву дали, но, как старший по званию, короче, вы понимаете. Фа-Фа-Бум!
Оркестр восхитил рейфенышей. Особенно горящая солнечной медью большая труба. Болек схватил её, небрежно стряхнув трубача рядового Сорокина, и заглянул в раструб. Лёлек тем временем деловито обслюнявил мундштук.
- Вы как хотите, а я больше к этому инструменту не прикоснусь, - брезгливо заявил Сорокин.
Ему и не пришлось, зря беспокоился. Болек приник к раструбу ухом, и Лёлек тут же выдул в это ухо чистейшее ре диез. Болек поморщился и хлопнул по трубе ладонями, сплющив её к чертям собачьим. Так оркестр лишился ведущего инструмента.
- З-А-Л-О-Г, - неторопливо, словно откусывая по одной буковке, повторил Колчан. – Значит так, товарищи офицеры, будете отвечать за каждый их чих. Их двое, вас двое - поделите как-нибудь. Ясно? Выполняйте.
И, круто развернувшись, зашагал к штабу.
- Леш, тебе Болека или Лёлека? – спросил Ковалёв.
Рейфеныши дикими прыжками носились по плацу, поддавая ногами мертвую трубу. Дивное зрелище.
- Макарова, - пробормотал я, – чтоб застрелиться.
- Ось гарну справу хлопци зробили, - подал голос сержант Грищенко, он же аккордеон, он же сосед Сорокина по оркестру. – Мени ця труба вси уши продудела!
И, не сходя с места, он предложил «хлопцям» покататься на штабном «газике» - в свободное от аккордеона время старший сержант приходился «газику» механиком и водителем, и мог позволить себе широкие жесты. Только сумасшедший рискнул бы очутиться в одной машине с этой оравой, но Грищенко на почве радости впал в амок, и дважды объехал с рейфенышами вокруг базы.
Кататься стажерам понравилось. Более того, им захотелось сесть за руль, но так далеко благодарность Грищенко не простиралась.
- Вси, хорошенького поманеньку, - с улыбкой сказал он, высаживая рейфенышей возле нас. И повёл «газик» в гараж.
Рейфеныши, зловеще прищурившись, потрусили следом. Нет, жрать старшего сержанта они, скорее всего, не собирались, насчёт этого Феликс распорядился крайне жестко, но вот перевернуть вверх ногами и вытрясти ключи от машины могли запросто. Я заступил им дорогу.
- Отставить!
- Люди не указывают рейфам, - рыкнул Болек.
- Потому что люди перед рейфами ничтожны, - развил мысль Лёлек.
И они зашипели. Очаровательно, старшие рейфы смылись, и щенки решили шагнуть вверх по иерархической лестнице. Требовалось срочно поставить гнусную парочку на место, пока не стало хуже.
Я поймал взгляд Болека – мне он показался лидером дуэта, потому что первый всё начинал, а Лёлек уже за ним подхватывал, - и сказал, пристально глядя в вертикальные зрачки:
- Знаешь, если ты можешь кого-то съесть, это вовсе не означает, что данный «кто-то» ничтожен.
- Особенно, если «кто-то» не успел сдать в оружейку гранатомет, – процедил Ковалёв.
Болек обернулся к нему и оскалился.
- Ты не можешь в меня стрелять. Господин Начальник Внутренней Безопасности Улья будет очень недоволен, если вы убьете его стажера. Вы не захотите с ним ссориться.
- Да я своими ушами слышал, как Феликс обещал из вас обоих чучел понабивать в случае чего! - запальчиво парировал Ковалев.
- Он запретил питаться вами! Он не говорил подчиняться вам! – Болек тоже начал заводиться. Голос стал ниже, попадающиеся в словах буквы «эр» перекатывались в горле точно камни в железном желобе. – И вы никак не сможете принудить меня!
Вот здесь ты ошибаешься, как раз это я смогу, искусству принуждать меня обучали много лет.
Я быстро переместился так, чтобы за моей спиной оказалась стена ангара, и с силой пнул Болека в щиколотку. И заорал:
- Не сметь отвлекаться, когда разговариваешь со старшим по званию!!
Болек вихрем белых волос крутанулся ко мне, и я в него плюнул.
Никогда в жизни я не рискнул бы выкинуть подобный фортель со взрослым рейфом, но Болек, при всей своей грозной внешности, был подростком, а с подростком грех не совладать. Оскорбленный плевком рейфеныш позабыл всё и кинулся на меня: корпус слегка наклонен, рука со скрюченными пальцами выброшена вперёд.
Сила твоего противника не имеет значения, не уставал повторять когда-то наш тренер (между прочим, настоящий японец, старый, как кладка динозавра, попал в плен еще в русско-японскую, да так и остался). Важна твоя реакция и скорость, шамкал он со смешным акцентом, легонько дотрагиваясь до нас, летящих на него со всей дури, иссохшими морщинистыми ручками, и кувыркались мы, ошарашенные, и хлопались на маты. Реакция и скорость, скорость, скорость, – продолжал он, и гонял нас нещадно! И натаскал так, что мы могли рукой перехватить атакующую гюрзу.
Я развернул торс, правой ладонью накрыл сверху просвистевшую по касательной к груди руку рейфа и потянул стажера мимо себя, сообщая его телу дополнительное ускорение. Левой рукой я толкнул его между лопаток. А вот ногу я с его пути не убрал. Болек споткнулся, но набранная скорость влекла его дальше. Наклонившись еще сильней, он сделал три гигантских шага и с изумительным стуком врезался головой в стену. Под этой стеной он и рухнул, а сверху, с пожарного щита, на него последовательно упали ведро, багор и новенький красный огнетушитель.
Лёлек сочувственно взвыл – ничем другим помочь собрату он не мог, мешал приставленный к животу гранатомет.
Я упер в затылок рейфёныша пистолет и проникновенно спросил:
- Ну-с, и что ты собирался со мной сделать?
- Немножко побить, - сознался Болек, втиснутый лицом в землю.
- Или сожрать?
- Нет!
- А мне кажется, да! – я сильней надавил пистолетом и быстро провел пальцами по рабочей ладони рейфеныша. Есть! На пальцах осталось чуть-чуть бесцветной жидкости, и я размазал её по комбинезону на груди. – Смотри, всего меня своим ферментом обляпал. Да я же еле спасся! Что скажет Феликс?
Угроза оказалась даже серьёзней, чем я надеялся. Болек вдруг затрясся так, что пистолет в моей руке заходил ходуном. Рейфёныш чуть-чуть повернул голову и скосил на меня наполненный ужасом глаз: зрачок, расширившись, залил почти всю радужку, оставив лишь тонюсенький золотой ободок.
- Не надо, пожалуйста. Он убьет меня, нас обоих, - выдохнул он. – Не поступай так с нами, я буду слушаться, клянусь.
Горестные поскуливания Лёлека на заднем плане подтвердили, что он тоже будет слушаться. Я наклонился ниже и гаркнул:
- Кто я?!
- Старший по званию, - понятливо откликнулся рейфёныш, моргая глазом.
Правильный ответ, а теперь закрепим материал:
- И моё слово?!
- Закон…
- Хорошо. Можешь встать, - я выпрямился, не спеша, правда, убирать оружие.
Укрощенный Болек подчеркнуто медленно поднялся. Спереди он был цвета пыли, в которой валялся, та же пыль темными полосами лежала на лице, особенно на левой щеке и носу. Он стоял, потупившись, худой и ссутуленный – странно, раньше мне казалось, что он крупней, что занимает куда больше места в пространстве. Лёлек приблизился и начал заботливо выбирать из волос приятеля сор и веточки перекати-поля. Мне вдруг стало их жалко. Настолько, что внутри всё свело. Блин.
- Справился черт с младенцем, - хмыкнул Ковалёв над ухом.
- Ой, молчи! Самому противно.
Зато стажеры действительно стали нас слушаться. Во всяком случае, пока находились в пределах видимости. Но стоило нам первый раз отвернуться, как они тут же прикончили борщ.
Мы с Ковалевым отправились сдавать амуницию; рейфеныши волоклись следом, но на половине дороги куда-то подевались. Мы нашли их на кухне. Стажеры нависали над баком с борщом, как два журавля над колодцем, и вдумчиво наблюдали коловращение овощей в кипящей воде. На наших глазах Болек вежливо спросил, отчего варево красное.
- От свеклы, - ответил повар и указал на мешок крупных буряков.
Болек кивнул и вернулся к созерцанию.
«Ну, здесь-то ничего страшней нескольких уроненных в первое волос случиться не может», - решил я, и мы возобновили свой путь.
Нас вернул истошный вопль. Орали так, словно кого-то заживо свежевали тупым столовским ножиком. Плечом к плечу ворвались мы на кухню, чудом не застряв в дверях. Рейфенышей там, разумеется, уже не было. Повар, не переставая голосить, вылавливал из бака круглые, облепленные чёрными прядями предметы и кидал их на пол. Сначала я решил, что это чьи-то головы, но причёсок такой длины никто на базе не носил.
- Всё ваши уроды! – запричитал повар, швырнув последний дымящийся кругляш прямо нам под ноги. – Цвет им, вишь, недостаточно ярким показался. Я рта открыть не успел, как они всю свеклу, как была с ботвой и в земле, в борщ покидали! – Он перевел дыхание, и с новой силой взревел: - ДИЗАЙНЕРЫ ФИГОВЫ-Й-ЕЕЕ!
Кстати, пока повар разорялся внутри, Болек на заднем дворе мыл волосы в бочке с питьевой водой. Закончив, он сполоснул там плащ.
А запасной дизельгенератор? Он весил как незнамо что, и четыре киргиза, потея, волокли его в сторону склада, делая примерно 10 метров в час. К обеду они осилили две трети пути и, признав результат удовлетворительным, потопали в столовую. А на генератор набрели Болек с Лёлеком, и им показалось, что такому огромному ящику не место посреди дороги. Стажеры взяли его с двух сторон и переместили на исходные позиции. Киргизы, вернувшись, сильно удивились, и долго ходили вокруг генератора, размышляя, как он здесь очутился. Неужели пришёл сам? Они даже немного постегали его ремнем в слабой надежде, что он снова побежит, теперь в сторону склада. Генератор не шевелился. Киргизы сдались и потащили его по новой. Надрывались до ужина.
Пока ужинали, явились Б. и Л. Да что ж такое, опять ящик на проходе! А ну, восстановим статус-кво…
Киргизы чуть не рехнулись.
В промежутке между забегами с генератором рейфеныши оприходовали диван Колчана. Он - диван – стоял в генеральском кабинете, пожирая треть свободного пространства. Предполагалось, что командующий, случись ему заработаться заполночь, сможет скоротать на нем пару часиков до рассвета. Но зарабатываться Валентину Сергеевичу еще ни разу не приходилось, а вот ударялся бедром о подлокотник он регулярно. И было решено перенести диван в ленкомнату. А он, огромный, как кашалот, не пролез в дверь.
- Точно, собирали-то его прямо в кабинете, - припомнил кто-то. – Разобрать? Или через окно? Там проем больше. И первый этаж, невысоко.
- А как проще? - спросил генерал.
Диван вытолкали в окно. Ему предстояло обогнуть здание, лежа на руках многочисленных рядовых, и вновь пролезть в окно, но уже ленкомнаты.
А в это время стажеры взобрались на крышу штаба (влезли прямо по стене, цепляясь за строительные изъяны) и там, вдали от чужих глаз, устроили половецкие пляски. Болек отрабатывал на Лёлеке прием, которым я его свалил. Итог был закономерен – Лёлек полетел с крыши…
…прямо на выплывший из-за угла диван. И у того мигом отвалились: дно, спинка, подлокотники и все четыре ножки. Лёлек же восстал из брызг дивана, по меткому выражению очевидцев, «точно проклятая Афродита из проклятой морской пены», и как ни в чем не бывало полез обратно.
И вообще, за день стажеры совершили еще много чего полезного - мы с Ковалёвым не успевали бегать на крики. И устали так, словно на нас пахали.
- Леш, помнишь, Тёма доктора про аборт расспрашивал? – спросил Ковалёв вечером, когда мы по темноте шли в офицерскую казарму. – Наверняка он имел в виду конкретно этих стажерышей. Ну, спокойной, что ль, ночи?
- Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, - ответил я.
И, конечно же, сглазил.
