***
Мне снилось, что я читаю Пушкина: «Тятя! Тятя! Наши сети притащили мертвеца».
- …Ло-о-зо-о-во-о-и-й… - стонал мертвец под окном.
Я рывком оторвал щеку от мокрой наволочки. Сердце колотилось о нёбо.
- Помогиииитееееееее…. - не унимались снаружи.
Над базой занимался ветреный рассвет, к стеклу приникла огромная всклокоченная тень. Я подошел к окну, и тень, обернувшаяся старшим сержантом Грищенко, рассказала, как вышла в туалет и увидела, что гараж открыт, и - ой-ей-ей! - внутри пусто!
- От меня-то ты чего хочешь? - спросил я, подавляя зевок и поджимая пальцы ног: понизу тянуло холодом.
- Это ваши гадёныши, больше некому! – обвиняюще сказал Грищенко, жарко дыша на стекло. От злости он даже забыл, что ему положено говорить по-украински.
«Чего они наши-то, - мрачно подумал я. - Все стажеров нашими называют, будто мы с Ковалёвым их народили!». Я обулся и поплёлся на улицу.
Да, двери гаража были распахнуты, а на земле валялся замок с разорванной дужкой. Ворота базы так же стояли настежь. Караульные в своей будке сладко похрапывали, обнимая автоматы. Картина, ясная до боли: рейфеныши вытолкали «газик» из гаража, бесшумно прокатили мимо спящего КПП, а на воле сумели завести и умчались в пампасы.
Грищенко бродил за мной как сирота и канючил:
- Сделайте что-нибудь, товарищ Лозовой, ну сделайте…
- Да делаю уже, - огрызнулся я. – Видишь, думаю! Или ждёшь, что я побегу по степи зигзагами?
Старший сержант душераздирающе вздохнул. Именно этого он и хотел: чтобы я заревел страшным голосом и организовал погоню на БТРах, а спящий караул приказал немедленно расстрелять за туалетами. Но я просто велел Грищенко оставаться на месте, а сам пошел в медсанчасть.
Недавно доктор Новиков в парадной обстановке вручил Тимирязеву фонендоскоп и разрешил дежурить одному. График для этого автономного дежурства Новиков определил таким образом, чтобы выгадать себе время для золотого (до обеда) и серебряного (после обеда) снов, а также, разумеется, Тёма обретался в приёмной по ночам, на случай экстренных пациентов.
Как раз одного такого экстренного пациента рейф третировал в приёмной, когда я вошёл. Наверное, воина-строителя действительно прижало, раз он решился явиться в санчасть в это время. И вот он, голый до пояса, пятился по приёмной кругами, съёжившись и загораживая скрещенными руками грудь. Тимирязев, облаченный в запасной халат Новикова (рукава доходили ему только до локтей), преследовал его с фонендоскопом наизготовку, приговаривая:
- Я не собираюсь кушать, я только послушаю, понимаешь?
Киргиз охотно кивал, показывая, что понимает, но не останавливался и рук не убирал. В конце концов Тёма отрывисто рыкнул, шагнул к холодильному шкафу и достал пакетик с чёрными таблетками. Таблетки я узнал: активированный уголь, Новиков имел привычку лечить им почти все недомогания на свете (для неохваченных углём фармацевтика изобрела вторую чудо-таблетку – аспирин).
- Возьми, принимай по десять штук трижды в день. И не жри больше всякую гадость! - С этими словами рейф бросил пакетик в киргиза. – Свободен.
Воин подхватил пакетик, сдернул со стула рубаху и вымелся вон.
- Что с ним? – поинтересовался я.
Рейф скривился.
- Понос, рези в кишечнике. Вы болеете столькими прекрасными болезнями, – он с нежностью положил руку на три тома медицинской энциклопедии, - но мне попадаются только понос и рези. К тому же я принимаю пациентов уже месяц, но мне ещё ни разу не удалось использовать фонендоскоп. Все отказываются от прослушивания.
Могу себе представить! Всё-таки зрелище тянущегося к тебе рейфа, каким бы хорошим знакомым он не был, взывает к глубинным атавистическим страхам напрямую, минуя сознание и подсознание. Но я собирался просить Тимирязева об одолжении и задобрить его будет совсем нелишне.
- Ладно, не оставлю же я в нужде боевого товарища: если тебе так хочется, можешь послушать меня, - щедро предложил я.
- Благодарю.
Я задрал футболку, и холодная мембрана коснулась кожи. Тимирязев слушал, прикрыв веки, а я от нечего делать рассматривал узкие косые щели по бокам его носа и гадал, для чего они нужны.
- Это терморецепторы*, - неожиданно сказал рейф, – помогают нам ориентироваться в темноте.
Я поперхнулся.
- Ты говорил, что вы не можете читать человеческие мысли!
- И я не врал. Все подряд – не можем, только самые громкие. – Тимирязев усмехнулся: – Например, ваш командующий иногда очень громко думает, что я – имбецил.
Я раскашлялся еще пуще.
- Не дыши, - сказал рейф, обходя меня сзади и пришлёпывая фонендоскоп под лопатку. – Теперь еще покашляй. Хм. Рекомендую тебе меньше курить.
- А что бы ты посоветовал, если бы я не курил? – просипел я, восстанавливая дыхание.
Тимирязев задумчиво помолчал, потом спросил:
- Что ты предпочитаешь употреблять из стимуляторов?
- Ну, я кофе люблю…
- Значит, я порекомендовал бы тебе отказаться от кофе.
- Тёма, ответственно заявляю: тебе больше нечему учиться, – торжественно произнёс я, - несомненно, ты уже превратился в законченного врача!
Тимирязев польщенно зашипел и уселся на своё/Новикова место, жестом предложив мне занять стул напротив. Алое небо глядело в окно за его спиной, придавая лежащим на плечах волосам рубиновый оттенок («Как у вчерашнего борща», - съязвил внутренний голос, надеюсь, не слишком громко).
- Ты ведь зашел не просто так, верно? - сказал рейф. – Говори.
- Э-э, - начал я, - такое дело… короче, стажеры угнали штабную машину.
- Я знаю, - кивнул Тимирязев. – Они уже связались со мной, просили забрать их. У них кончилось горючее.
- Но ты, как я понимаю, этого не сделал?
- Нет. Пусть идут пешком, в назидание самим себе. Надеюсь увидеть их еще сегодня – они далеко заехали.
- Тём, по мне лучше бы увидеть газик, - намекнул я.
Рейф сопел, морща лоб. Ему явно хотелось остаться в санчасти, сидеть и греть спину на утреннем солнышке, но… Но только что благодаря мне ему удалось впервые опробовать фонендоскоп.
- Хорошо, - наконец решил он, - ты сделал приятное мне, и я отвечу тем же. Я слетаю к стажёрам и заставлю их вернуться к машине.
- Отлично! – я вскочил. – Пойдем в гараж, я тебе канистру с бензином дам!
Тимирязев покачал головой.
- Как вы сами имеете обыкновение повторять, любишь кататься, люби и санки возить, – тонкие губы рейфа растянулись в акульей улыбке. – Я не возьму с собой бензин. Я возьму трос.
Стажеры появились на горизонте в середине дня. Знаете картину «Бурлаки на Волге»? Наш вариант назывался «Рейфы при газике». Стажеры тащили машину на буксире, но в отличие от бурлаков вовсе ею не тяготились. Они неслись вприпрыжку, играя на ходу во что-то типа «обменяйся пинком с другом». Грищенко, всё это время ждавший у ворот, кинулся к «газику» и приник к решетке радиатора. А стажеры отправились поглядеть, что тут без них случилось интересного.
Время было обеденное, и дизельгенератор, уже проехавший на киргизах свои утренние две трети пути к складу, опять отдыхал посреди дороги. Болек и Лелек, катящиеся по базе словно волна-убийца, подхватили его и умчали на законную стоянку.
До чего же неправы некоторые, утверждающие, что воины-строители не думают. Они думают, просто медленно. Со вчерашнего дня, например, они придумали выставить часового. Один киргиз кушать не пошел. Он спрятался за углом склада и оттуда следил за генератором, ожидая, не выпустит ли тот ножки. Неизвестно, что сторож сделал бы в этом случае, зато известно, что он сделал, увидев, как ящик утаскивают рейфы: он побежал к начсклада. А начсклада, второй день не понимающий, почему генератор всё еще не у него, побежал к Колчану.
Это было прискорбно. Генерал и так самолично вставлял нам с Ковалёвым за каждый стажерский подвиг, а тут мы получили сразу в тройном размере плюс отдельно за «газик».
- Ну что вам сказать в заключение, товарищи? - Колчан улыбнулся, как волк, должно быть, улыбался Красной Шапочке за секунду до того, как её проглотить. – Найдите цепь, И ЦЕПЬЮ, ЦЕПЬЮ К СЕБЕ ПРИМОТАЙТЕ! ЭТИХ ЧУДОВИЩ! И ХОДИТЕ С НИМИ! ПОВСЮДУ!
- Что, и ночью?! – недоверчиво уточнил Ковалёв.
- А ночью особенно! – ласково промолвил командующий, и взор его затуманился. – Я усну спокойно лишь зная, что эти крокодилы надежно заперты в ваших комнатах.
- Это дело надо перекурить, - проворчал я, когда мы выползли на крыльцо.
Пока мы курили, Лёлек лишил зуба лейтенанта Таболина. Вкратце - если отбросить жалобы, оправдания и комментарии участников, - сюжет драмы был таков:
Некто лейтенант Паша Таболин забежал в казарму с целью навестить друга. Тот накануне очень удачно получил солнечный удар, и Новиков выдал ему разрешение на день отдыха. Вот друг и отдыхал в койке, мучаясь головокружением пополам с тошнотой. Характерно, что эти симптомы совершенно не помешали ему согласиться на предложение Таболина перекинуться в картишки.
- На что играем? – спросил друг. – Как обычно, на золотой запас Родины?
С их места просматривалась вся казарма, все её тридцать пять линолеумных метров, заканчивающихся столиком с дневальным и стендами с плакатами. Перед крайним стендом стоял рейфёныш Лёлек и водил когтем по плану эвакуации. Отчего-то это зрелище возбудило в Паше чувство юмора.
- А пусть, кто проиграет, будет отдан рейфу, - пошутил Таболин, юноша, вне всякого сомнения, выдающегося ума.
- Замётано, - согласился друг, чей ум тоже был велик, хотя и перегрет на солнце.
К счастью, противники не уступили друг другу, и вышла ничья. Потому что с последней шлепнувшей о табуретку картой Лёлек возник в проходе между коек и спросил, кто ему причитается.
- Ни…никто, ничья была, - сказал разом охрипший лейтенант Таболин (его приятелю вдруг срочно занемоглось, и он, закатив глаза, рухнул на подушку).
Лёлек насупился и зарычал.
- Да правда ничья была! – с отчаяньем заорал Паша, холодея от страха. – Зуб даю, что ничья!
- Хорошо, давай, - пробасил Лёлек, бесцеремонно сунул руку Таболину в рот и вырвал нижнюю левую шестерку.
Из показаний дневального: «Прямо пальцами схватил и ка-ак ДЁРНЕТ! С таким хрустом!»
Из показаний потерпевшего: «Не понимаю, как он нас вообще услышал: далеко ведь стоял! Уй, как болит, можно я к доктору за анальгином схожу?»
Из воплей Ковалёва: «На фига! На фига! На фига тебе его зуб сдался?! Что ты им жевать собрался, убоище?!»
Лично меня в этой истории сильно взволновал другой вопрос. А именно, что бы произошло, если бы один из гавриков проиграл?
- Я бы его съел, - бесхитростно признался Лёлек, любуясь окровавленным зубом.
Ковалёв, с проклятиями нарезавший круги вокруг стажёра, встал, как вкопанный.
- Так Феликс же запретил! – вскричали мы с ним хором.
Рейфеныш оторвался от зуба и подарил нам мечтательный взгляд.
- Только не в этом случае, - сказал он. – Я ведь не напал бы на них, они добровольно решили, что один из них достанется мне. Слово есть слово, у нас его не нарушают.
Из речей замполита Соломонова на вечерней поверке: «Не шутите - целее будете!»
- Но теперь-то, под вашим личным присмотром, стажеры стали безопасны, не правда ли? - спросите вы.
Ответим:
- Неправда.
